Жанры и темы русской литературы 17 века
1.Публицистическая

В это время актуальной стала публицистическая литература, содержащая:

Публицистика в литературе 17 века

размышления о политике,пламенные призывы бороться с захватчиками,прославление мужества героеви укрепление авторитета новой царской династии.

Эти идеи были главными в таких произведениях, как «Повесть 1606 года», «Повесть о преставлении и погребении М.В. Скопина-Шуйского», «Летописная книга», «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском».

Роль Гермогена в литературе 17 века

И как знать, сохранилась бы государственность в России, если бы не пламенные речи патриарха Гермогена и таких же патриотов, как он, разосланные в виде грамот по всему царству. Ведь именно после получения такой грамоты новгородцы Минин и Пожарский собрали народное ополчение и в 1612 году освободили Москву от поляков.

2. Историческая повесть в 17 веке

Такой жанр, как историческая повесть, в это время трансформируется.

Историческая повесть в литературе 17 века

Теперь в повестях описываются не только конкретные события общегосударственного значения, но и факты из жизни отдельно взятых людей, используется художественный вымысел, развивается сюжетная линия и система образов. Донские казаки, по своей инициативе захватившие крепость Азов и открывшие выход к морю, становятся главными героями «Повести об Азовском сидении донских казаков». В центре повести – простые по происхождению, но смелые и отважные герои, рискнувшие своей жизнью ради блага Отечества.

Такая, казалось бы, важная для государства тема, как основание Москвы, в «Повести о начале Москвы» подается в форме любовно-приключенческой новеллы.

Появление жанра беллетристики в литературе 17 века

В центре внимания писателя – не только значимое событие, но и личная жизнь персонажей, их психологический портрет, любовная интрига. Другими примерами зарождения беллетристики на основе исторической повести в русской литературе этого периода являются:

«Повесть об основании Тверского отроча монастыря» (добавлен лирический сюжет),«Повесть о Сухане» (обработан сюжет из былины). 3. Жанр жития

Традиционное житие как жанр в это время тоже впитывает в себя мирские мотивы.

Трансформация жанра жития в 17 веке

В житие упоминаются факты из быта, прослеживается связь с фольклором. Все это превращает его в автобиографическую исповедь. Это можно сказать о житиях Иоанна Новгородского и Михаила Клопского. Они уже больше напоминают бытовые повести, чем строго канонизированные церковные произведения. А «Повесть о Юлиании Лазаревской» впервые описывает факты биографии русской женщины-дворянки, ее характер и нравственные черты.

4. Бытовые повести

Во второй половине XVII в. появляются бытовые повести («Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о Горе и Злосчастии», «Повесть о Фроле Скобееве» и др.).

Возникновение жанра бытовой повести

Общечеловеческие мотивы, борьба нового со старым, задушевность самого автора проявляются в обобщенном рассказе о судьбе молодого поколения – «Повести о Горе и Злосчастии». Ее герой, выходец из купеческой семьи, пытается найти свою дорогу в жизни. И хоть Молодец и является плодом фантазии автора, он олицетворяет трагическое положение всего молодого поколения, которое пытается вырваться за установленные рамки. У одних ничего не выходит, другие, как вот Фрол Скобеев, наоборот добиваются успеха. Судьба конкретного человека, его поиски и жизненный путь становятся темой и для других бытовых повестей.

(оценок: 1 , среднее: 5,00 из 5)

17 век — это Новое время, когда во многих европейских странах и в Америке установился буржуазный строй. В это время происходит гражданское развитие личности, а также становление национальных государств.

Английское общество переживало несколько буржуазных революций, только завуалированных под религиозные войны. То есть, религия все еще давала о себе знать и оказывала огромное влияние на все аспекты жизни человека, но при этом стали появляться новые идеологические факторы новой жизни. Вы сможете это найти в книгах 17 века.

Литература 17 века еще интересна тем, что в ней рассказывается информация про научные открытия. Так, был изобретен телескоп, что и доказывало отсутствие Бога, ведь Вселенная не имеет ограничений. Средневековая картина мира была разрушена, ведь теперь Земля не является плоской, нет уютного небосвода, космос — холодное пространство без границ, а сам человек утратил свою исключительность, и стал песчинкой в огромном мире.

Книги 17 века имеют одну особенность — впервые были так четко разделены жанры, имеющие свои направления, отличия и программы. При этом в них можно отследить два направления — барокко и классицизм. Первое — это абсолютная вера в реальность духовного, а второе — стремление придерживаться правил классицистической доктрины. Классицизм был хорошо описан французским писателем Николой Буало, поэтому именно во Франции он достиг своей вершины.

Русская литература 17 века была достаточно мрачной, так как страна переживала далеко не самые светлые и мирные времена. Все это писатели того времени и освещали в своих произведениях.

Зарубежные и отечественные произведения той эпохи мы собрали в один список, чтобы вы смогли ознакомиться с лучшими работами и понять, как жили люди тогда, что творилось в странах. Книги — лучший источник информации про прошлые столетия.

ЛИТЕРАТУРА XVII В.

XVII веку суждено было продолжить и развить тенденции, наметившиеся в литературе эпохи русского Предвозрождения. Именно этот век, по словам Д. С. Лихачева, «принял на себя функцию эпохи Возрождения, но принял в особых условиях и в сложных обстоятельствах, а потому и сам был «особым», неузнанным в своем значении».

Это был век, когда «прочно укоренившиеся за шесть веков литературные жанры легко уживались с новыми формами литературы: с силлабическим стихотворством, с переводными приключенческими романами, с театральными пьесами, впервые появившимися на Руси при Алексее Михайловиче, с первыми записями фольклорных произведений, с пародиями и сатирами».

Характерной чертой литературы XVII в. явилось ее разделение на литературу официальную, «высокую» и демократическую.

Официальная литература первых десятилетий XVII в. сохраняет внешне непосредственную связь с литературными традициями прошлого века. Но важнейшим фактором, определившим новое в ее развитии, явилась сама историческая действительность. Русь переживала едва ли не самый сложный период своей истории, получивший в историографии выразительное наименование Смутного времени. Авторы исторических повествований, в немалом количестве появившихся в это время, пребывают в смятении, видя «беды», пришедшие «на все преславное Российское царство». Но смятение не приводит к душевной расслабленности, не уводит их от волнующих политических и военных проблем; напротив, литературные произведения этого времени необычайно темпераментны, публицистичны, их авторы настойчиво ищут причины постигших страну бедствий. Их уже не удовлетворяет традиционное объяснение средневековой историографии, что бог «наказывает» страну «за грехи наши», они ищут виновников бедствий, пристально всматриваясь в своих современников.

Именно в произведениях, повествующих о событиях Смуты, происходит открытие человеческого характера во всей его сложности, противоречивости и изменчивости. В старой историографии, например в хрониках, разумеется, отмечались перемены в образе мыслей и в поступках того или иного исторического лица. Но такие изменения лишь фиксировались, хронист радовался исправлению грешного, негодовал развращению праведного, но не пытался объяснить эту эволюцию индивидуальными чертами характера данного лица. Писатели XVII в. уже хорошо понимают связь поступка с характером, сложность и изменчивость самих характеров.

В исторических сочинениях начала XVII в. авторы пытались осмыслить происходящее, оставить о нем память потомкам, а в ряде случаев оправдать и объяснить свои собственные политические пристрастия или поступки.

В литературе XVII в. восстанавливается репертуар беллетристических памятников XV в.: появляются многочисленные списки «Сербской Александрии», «Повести о Дракуле», «Повести о Басарге», переводного сборника басен «Стефанит и Ихнилат», «Сказания об Индийском царстве» и т. д.

Это нельзя объяснить только лучшей сохранностью более поздних рукописей XVII в.; несомненно, сказывается снятие «цензурного запрета» на беллетристические «неполезные» повести. Кроме того, эти памятники находят свою литературную среду среди новой волны переводов XVII в., таких, как переводы рыцарских романов («Повесть о Бове», «Повесть о Брунцвике», «Повесть об Аполлонии Тирском» и им подобных), сборников занимательных новелл («Фацеции») или не менее занимательных псевдоисторических преданий (сборник «Римских деяний»).

Создаются новые редакции «Повести об Акире», «Повести о Трое», «Девгениева деяния».

Произведения XVII в., даже те, которые могут быть отнесены к его официальной литературе, свидетельствуют об эмансипации жанров и героев, которую мы отмечали в «Повести о Басарге» или в «Повести о Петре и Февронии», - последнюю лишь формально можно отнести к жанру житий.

Столь же не похожа на традиционный жанр сказания о поставлении монастыря и «Повесть о Тверском Отроче монастыре».

«Повесть о Тверском Отроче монастыре». В повести рассказывается, как некий отрок (здесь в значении - слуга, младший дружинник) тверского князя Ярослава Ярославича Григорий полюбил красавицу Ксению, дочь деревенского пономаря. Юноша просит у ее отца дать согласие на их брак, но тот явно смущен: брак его дочери с Григорием кажется ему слишком неравным. Однако Ксения советует отцу принять предложение Григория. Идут последние приготовления к свадьбе; венчание должно состояться в церкви того села, где живет невеста.

Тем временем князь, такой же молодой и красивый, как и его любимец-слуга, отправляется на охоту. Случайно он, следуя за улетевшим от него любимым соколом, попадает в то село, где готовится свадьба Григория и Ксении. Князь входит в дом невесты, где она сидит со своим женихом и гостями, и вдруг Ксения объявляет собравшимся: «Востаните вси и изыдите во стретение своего великаго князя, а моего жениха». Затем она обращается и к изумленному, как и все, Григорию со словами: «Изыди ты от мене и даждь место князю своему, он бо тебе болши и жених мой, а ты был сват мой». Князь, увидев красоту Ксении («аки бы лучам от лица ея сияющим», - скажет автор), «возгореся... сердцем и смятеся мыслию»; в тот же день он обвенчался с Ксенией в сельской церкви. Огорченный отрок покидает своего господина. После трехлетних скитаний Григорий с помощью князя основывает под Тверью мужской монастырь, где и постригается под именем Гурия.

Как и Феврония, Ксения сама устраивает свою судьбу: именно она отказывает Григорию и объявляет князя своим женихом. Но прав и Д. С. Лихачев, утверждая, что «Ксения, собственно, пассивная героиня. Эта красавица не любит никого, ее любовь - и суженая и этикетная». В этой противоречивости образа Ксении наглядно отражаются сложные переплетения старого и нового в литературе XVII в.

Действительно, с одной стороны, перед нами, бесспорно, новые черты: эмансипируется жанр - в повести сочетается тема земной любви и тема создания монастыря, эмансипируется образ литературного героя: женой князя становится мудрая дева Ксения, наконец, движущей силой сюжета является любовный треугольник. Но с другой стороны, религиозной экзальтацией веет от Ксении. Она действует не из корыстных или чувственных побуждений, а подчиняется «божьему повелению»; князь накануне своей неожиданной свадьбы видит вещий сон, попадает в село он не совсем случайно: его привело чудо, охотничий сокол, который так и не дался князю в руки. Сокол уселся на церкви, несмотря на призывы княжеских слуг «никакоже думаше слетети к нима, но крилома своима поправливаяся и чистяшеся». Когда князь после венчания выходит с Ксенией из церкви, сокол, «видя господина своего идуща с супругою своею, сидя на церкви начат трепетатися, как бы веселяся и позирая на князя», затем на зов князя он слетел вниз и «сяде на десней его руце и позирая на обоих, на князя и на княгиню». Это чудо несомненно связано с божьей волей, на которую ссылается Ксения; напомним, что сокол - символ жениха, и недаром князь видел в вещем сне, как сокол, «все стадо птиц разогнав, поймал голубицу красотою зело сияющу, паче злата, и принесе» ее князю.

«Повесть о Фроле Скобееве». Плутовская новелла ХVII в. достигает своего совершенства в «Повести о Фроле Скобееве». В отличие от бедняка-неудачника «Повести о Шемякином суде», Фрол, мелкий чиновник (он площадной подьячий или ябедник, промышляющий перепиской и составлением юридических бумаг и ведением дел своих клиентов), сам настойчиво, любыми средствами устраивает свою судьбу. Он хитростью женится на дочери знатного стольника Нардина-Нащокина Аннушке и становится наследником движимого и недвижимого имущества своего тестя.

Авантюрная повесть о Фроле Скобееве интересна нам не столько похождениями героя: она знаменует собой решительный отказ от всех тех условностей в изображении характеров, поведения и передачи речи персонажей, которые так отягощали, например, занимательный сюжет «Повести о Савве Грудцыне». Здесь герои говорят не высокопарными книжными фразами и не изящными, но безликими репликами сказочных героев, а языком, свойственным людям определенного социального положения и определенных характеров. Приведем небольшой фрагмент из этой повести. Фрол приезжает со своей женой Аннушкой в дом тестя. После гневных попреков дочери и зятю Нардин-Нащокин садится с ними обедать, наказывая слугам отвечать всем посетителям: «Временя такого нет, чтобы видеть столника нашего, для того зь зятем своим, с вором и плутом Фролкою, кушает». Уже в этой фразе расставлены необходимые психологические акценты.

После обеда между стольником и Фролом происходит такой разговорС«Ну, плут, чем станешь жить?» - «Изволишь ты ведать обо мне, - более нечим, что ходить за приказным делам». - «Перестань, плут, ходить за ябедою! Имения имеется, вотчина моя, в Синбирском уезде, которая по переписи состоит в300-х дворех. Справь, плут, за собою и живи постоянно». И Фрол Скобеев отдал поклон и з женою своею Аннушкою и пренося пред ним благодарение. «Ну, плут, не кланейся; поди сам справляй за себя», - нетерпеливо заканчивает беседу стольник.

Живость и естественность диалога и всей сцены несомненны. Но в повести есть и еще одна примечательная для литературного развития XVII в. деталь: она совершенно лишена дидактизма. Читатель сам должен решить, с кем останутся его симпатии: с плутом ли Фролом или с уязвленным в своей гордости, обманутым собственной дочерью стольником.

«Повесть о Фроле Скобееве», написанная, видимо, в самом начале XVIII в., явилась своеобразным итогом развития демократической новеллы.

Силлабическая поэзия XVII в. Симеон Полоцкий. XVII век стал первым веком русской книжной поэзии. Обращение к новой области словесного искусства было чрезвычайно интенсивным, интенсивным настолько, что к концу столетия обилие поэтов и обилие стихотворной продукции приводит даже к некоторой девальвации стихотворства. Создалось представление, что в «мерные строки» можно облечь любую тему, любой предмет... В сознании русских стихотворцев второй половины XVII в. не было противоположения поэзии и стихотворства». В начале следующего века Феофан Прокопович специально подчеркнет, чтофункция поэзии «искусством изображать человеческие действия и художественно (курсив наш. - О. Т. )изъяснять их для назидания в жизни».

Широкое распространение еще в XVI-XVII вв. получили духовные стихи, в которых разрабатывались по преимуществу темы человеческой греховности, необходимости покаяния, печали от нашествия поганых и т. д. Но духовные стихи были тесно связаны с музыкой: они распевались на «гласы» богослужебных певческих книг, и тексты их обычно встречаются именно в этих рукописях.

Книжная поэзия в собственном смысле этого слова, то есть независимый от мелодии декламационный стих, появляется только в XVII в. Исследователь древнерусской поэзии А. М. Панченко полагает, что рождение стихотворства было обусловлено двумя важнейшими факторами. Во-первых, в развитии стихотворства сыграло роль усилившееся в это время украинское и польское культурное влияние: и на Украине, и в Польше вирши имели широкое распространение уже в XVI в., «польские руководства «хорошего тона» считали искусство сочинять стихи одной из шляхетских добродетелей». Второй фактор - «это внутренняя московская потребность, объясняемая тем, что в это время фольклор стал уходить из города и поэтическое чувство горожан искало удовлетворения в книге - как в высокой силлабической поэзии, так и в попадавшей по необходимости в письменность народной - в эпосе, сатире, лирической песне, духовном стихе».

Исчезновение фольклора из города в XVII в. было вызвано жестоким преследованием скоморохов: специальные указы предписывают «бить кнутом по торгам» тех, кто упорствует и не оставляет своего ремесла, запрещают держать дома музыкальные инструменты и т. д. Лишенное устной поэзии русское общество обратилось к книжной поэзии. Подлинный расцвет русской силлабической поэзии наступает в середине 60-х гг. Он связан и обусловлен деятельностью крупнейшего поэта XVII в. Симеона Полоцкого и его учеников: Сильвестра Медведева и Кариона Истомина.

Литературное наследие Симеона огромно. Помимо полемического богословского трактата «Жезл правления», многочисленных проповедей, объединенных в два изданных им сборника: «Обед душевный» и «Вечеря душевная», двух пьес - «Комедии о блуднем сыне» и «Трагедии о Навходоносоре», поэтического переложения псалтыри («Псалтири рифмотворной»), Симеон написал также огромное количество стихотворений, объединенных им впоследствии в два фундаментальных сборника - «Рифмологион», куда вошли по преимуществу панегирические стихотворения и «приветства», и «Вертоград многоцветный».

Силлабическая поэзия XVII в. еще только находила себя как искусство. Стихами можно было пересказать историческое предание, преподать моральное наставление, описать редкий минерал или песочные часы; стихами можно было написать торжественное «приветство» и учебник.

Эмоциональная сила поэзии, ее специфические свойства как искусства слова еще не были полностью открыты ни самим Симеоном, ни тем более его учениками и последователями. Их поэзии недоставало искренности, воодушевления, свежести чувства. В этой связи заметим, что силлабическая поэзия XVII в. не знала лирики, воспевающей любовь-страсть. Симеон Полоцкий относился с осуждением даже к супружеской любви, видя в ней уступку плоти. Любовные стихотворения, в нашем понимании этого слова, появляются в XVII в. исключительно редко, и отнюдь не у поэтов-профессионалов круга Симеона Полоцкого.

Несмотря на все сказанное, роль Симеона в истории русской культуры и истории русской поэзии была исключительно велика. Он совершил переворот в версификации, он создал систему поэтических жанров, возглавил школу поэтов-силлабиков. Высоко ценя образованность, Симеон пытался основать в Москве первый русский университет. Этому плану не суждено было сбыться, но Симеон оставил свои стихи; читатель его «Вертограда» невольно становился студентом этого несозданного университета - он становился широко образованным, в том (пусть схоластичном) понимании этого слова, которое вкладывал в него великий поборник просвещения - поэт Симеон Полоцкий.

Сочинения протопопа Аввакума

Можно с уверенностью сказать, что самым замечательным и самым известным русским писателем XVII в. был Аввакум - главный идеолог русского старообрядчества. Старообрядчество возникло как противодействие стремлению Русского государства объединить церковь великорусскую и воссоединяемых украинских и белорусских областей в единой обрядовой системе - по преимуществу греческой. К движению старообрядчества примкнули многие крестьянские слои и «плебейские» элементы городского посада, оппозиционные государству. То и другое отчетливо сказалось в произведениях Аввакума.

Своеобразная стилистическая манера Аввакума, крайний субъективизм его сочинений неразрывно связаны с теми мучительными обстоятельствами его личной жизни, в которых осуществлялось его писательское «страдничество». Большинство произведений Аввакума было написано им в Пустозерске, в том самом «земляном гробу», в котором он просидел последние пятнадцать лет своей жизни (с 1667 по 1682 г.). Здесь, кроме его знаменитого «Жития», им было написано свыше шестидесяти различных сочинений: «слов», толкований, поучений, челобитных, писем, посланий, бесед. Все это обилие выраженных в разнообразных жанрах разных тем со всеми отразившимися в них жгучими запросами, волнениями, тревогами, объединено чувством надвигающегося конца. Все эти сочинения писались Аввакумом тогда, когда над ним уже была занесена рука смерти, когда над ним и в его собственных глазах, и в глазах его приверженцев уже мерцал венец мученичества.

«Житие» протопопа Аввакума. «Житие» протопопа Аввакума - шедевр древнерусской литературы, явление исключительное даже на фоне разнообразной и богатой художественными открытиями литературы XVII в.

Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973, с. 139.
Там же, с. 138.
Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси. М., 1975, с. 298.
Панченко А. М. Книжная поэзия древней Руси. - В кн.: История русской поэзии. Л., 1968, т. 1, с. 48-49.
Прокопович Феофан. Соч. / Под ред. И.П.Еремина. М.-Л., 1961, с. 346.
Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., 1973, с.25.
По-древнерусски вертоград - сад.

2.Художественные открытия русской литературы 17 века

Основная тенденция – переход от средневекового типа литературы к новому

изменение системы жанров

Повесть (историческая, бытовая, военная)

Возникновение романа (Житие Аввукума)

Появление поэзии (силлабические вирши Полоцкого)

Драматургия (школьный, придворный театр)

Появление большого количества сатирических произведений под влиянием фольклора

Влияние жанров деловой письменности на литературу >>>

разделение литературы на художественную и деловую

Разделение литературы на официальную (элитную) и неофициальную (массовую, взаимодействующую с фольклором)

Новый тип героя

До 17 в. герой – человек, имеющий определенный официальный статус

17 в. – человек другого статуса (купеческий сын, анонимный молодец и др.). Отличительная черта такого героя – активность >>> судьба героев в их руках. Географический охват расширяется.

Усиление связей с западной литературой >>> появление западных сюжетов

Появление плутовского романа (Фрол Скобеев)

Переход жанров из одного в другой

XVII век – век перехода от средневековой литературы к литературе Нового времени

XVII век - век подготовки радикальных перемен в русской литературе. Начинается перестройка структуры литературы как целого. Чрезвычайно расширяется количество жанров за счет введения в литературу форм деловой письменности, которым придаются чисто литературные функции, за счет фольклора, за счет опыта переводной литературы. Усиливается сюжетность, развлекательность, изобразительность, тематический охват. И все это совершается в основном в результате огромного роста социального опыта литературы, обогащения социальной тематики, разрастания социального круга читателей и писателей.

Особое значение в этой перестройке литературы принадлежит изменениям действительности. События Смуты во многом потрясли и изменили представления русских людей о ходе исторических событий как якобы управляемых волей князей и государей. В конце XVI в. прекратила свое существование династия московских государей, началась крестьянская война, а с нею вместе и польско-шведская интервенция. Вмешательство народа в исторические судьбы страны выразилось в этот период с необыкновенной силой. Народ заявлял о себе не только восстаниями, но и участием в обсуждении будущих претендентов на престол.

Социальное расширение литературы сказалось и на ее читателях, и на ее авторах. С середины XVII в. появляется демократическая литература. Это литература эксплуатируемого класса. Литература, таким образом, начинает дифференцироваться.

В XVII в. - новый толчок в сторону массовости литературы - это произведения демократического характера. Они настолько массовые, что историки литературы XIX и начала XX в. признавали их недостойными изучения - своего рода «заборной литературой».

Смена иностранных влияний, которая произошла в русской литературе XVII в., также характерна для этого периода перехода к типу литератур нового времени. Обычно отмечалось, что первоначальная ориентированность русской литературы на литературы византийского круга сменяется в XVII в. ориентированностью западноевропейской . Но важна не столько эта ориентированность на западные страны, сколько ориентированность на определенныетипы литератур.

В XVII в. появился целый слой независимых от официальной письменности произведений, за которыми в литературоведении закреплен термин «демократическая сатира» («Повесть о Ерше Ершовиче», «Сказание о попе Саве», «Калязинская челобитная», «Азбука о голом и небогатом человеке» и др.). Эти произведения написаны и прозой, часто ритмизованной, и раёшным стихом (рифмованный фразовик). Они тесно связаны с фольклором и по своей художественной специфике, и по способу бытования. Памятники, относимые к демократической сатире, в основном анонимны. Их тексты подвижны, вариативны, т. е. имеют много вариантов. Их сюжеты известны большей частью как в письменности, так и в устной традиции.

«Повесть о Ерше Ершовиче» . Демократическая сатира исполнена духа социального протеста. Многие из произведений этого круга прямо обличают феодальные порядки и церковь. «Повесть о Ерше Ершовиче», возникшая в первые десятилетия XVII в., рассказывает о тяжбе Ерша с Лещом и Головлем. Лещ и Головль, «Ростовского озера жильцы», жалуются в суд на «Ерша на Ершова сына, на щетинника, на ябедника, на вора на разбойника, на ябедника на обманщика... на худово недоброво человека». В форме пародии на «судное дело» повествуется о проделках и непотребствах Ерша, «векового обманщика» и «ведомого воришки». В конце концов судьи признают, что правы Лещ «с товарищи» и выдают им Ерша головою. Но и тут Ерш сумел избежать наказания. Со второй половины XVI в., т. е. в период становления поместной системы, насилия землевладельцев над крестьянами стали нормой. Именно такая ситуация, когда «сын боярский» обманом и насилием отнимает у крестьян землю, отражена в «Повести о Ерше Ершовиче». Отражена здесь и безнаказанность насильников, которым не страшен даже обвинительный приговор.

Развитие историко-бытовой повести в XVII веке (Повесть о Горе-Злосчастии, Повесть о Савве Грудныце, Повесть о Фроле Скобееве).

«Повесть о Горе-Злосчастии».

Стихотворная «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молотца во иноческий чин» сохранилась в единственном списке. «Повесть о Горе-Злочастии» стоит вне традиционных жанровых систем. Оно возникло на стыке фольклорных и книжных традиций. Его питательной средой были народные песни о Горе и книжные «покаянные» стихи. Некоторые его мотивы заимствованы из апокрифов. Как и былины, «Повесть о Горе-Злочастии» сложена тоническим стихом без рифм. На основе всех этих источников неизвестный автор создал выдающееся произведение, которое достойно завершило семивековое развитие древнерусской литературы.

В повести связаны две темы - тема судьбы человека вообще и тема судьбы русского человека «бунташного века», безымянного молодца. Автор «Повести о Горе-Злочастии», согласно средневековой манере ставить любое частное событие в перспективу мировой истории, начал повествование с рассказа о грехопадении Адама и Евы, вкусивших запретного плода от «древа познания добра и зла». Но в повести изложена не каноническая легенда, а версия апокрифов, которая несколько расходится с православной традицией. В «Повести о Горе-Злочастии» эти апокрифические мотивы как бы фундамент сюжета. История безымянного русского молодца как бы эхо далеких событий. Родители дают своему чаду те же наставления, которые бог, «родитель» первого человека, преподал Адаму. Идея подобия, как увидим, и дальше отражается в сюжете «Повести о Горе-Злочастии».

Но то, что молодцу суждено пережить, уже не ставится в прямую художественную связь с библейскими событиями. Молодец сам выбирает свою судьбу.

В средние века личность поглощалась родом, корпорацией, сословием. Поведение персонажей средневековой литературы всецело подчинено этикету, и в соответствии с этим судьба зависит либо от заветов рода, либо от корпоративного (княжеского, монашеского и т. п.) кодекса. Только в XVII в., в эпоху перестройки средневековой культуры,утверждается идея индивидуальной судьбы , идея выбора самим человеком своего жизненного пути. «Повесть о Горе-Злочастии» - решительный шаг в этом направлении. Молодец выбирает «злую часть», злую долю, злую судьбу. Эта лихая бесталанная судьба персонифицирована в повести в образе Горя. Горе-Злочастие - злой дух, искуситель и двойник молодца. Этот роковой спутник неизбывен, герою не выйти из его власти, потому что сам он выбрал «злую часть».

В финале повести герой затворяется в стенах монастыря, «а Горе у святых ворот оставается, к Молотцу впредь не привяжетца!»

Уйдя из дому, молодец на чужбине снова стал на ноги, разбогател и присмотрел невесту. Значит, «преступленье вином» не привело его к бесповоротному краху.

Пока он был верен невесте, пока помышлял о «рождении человеческом», о «любимых детях», Горе было бессильно. Оно «излукавилось», явилось молодцу во сне в облике архангела Гавриила и уговорило его бросить невесту. Так произошло окончательное падение героя. Он получил индивидуальную судьбу, потому что отверг судьбу родовую. Он отщепенец, изгой, «гулящий человек». Герой «Повести» - человек раздвоенный, часто страдающий от собственного падения. «Повесть о Горе-Злочастии» драматична. Одна из замечательных ее черт - сочувствие падшему герою. Хотя автор осуждает грехи молодца, хотя автор всецело за верность родовому началу, за верность идеалам «Домостроя», - он все же не довольствуется ролью обличителя. Автор считает, что человек достоин сочувствия просто потому, что он человек, пусть падший и погрязший в грехе. Такова гуманистическая концепция «Повести о Горе-Злочастии». Это новаторская концепция, так как ранее в литературе сочувствие греховному человеку было невозможно.

Сочинения протопопа Аввакума и его роль как писателя-новатора.

В XVIIв. в искусстве все более весомо заявляет о себе индивидуальное начало.Литература превращается в арену борьбы идей, а писатель становится личностью - со своей, только ему присущей, неповторимой творческой манерой.

Ярче всего индивидуальное начало проявилось в творчестве протопопа Аввакума (1621-1682). Этот знаменитый вождь старообрядчества стал писателем уже в зрелом возрасте. До сорока пяти лет он брался за перо редко, от случая к случаю. Все известные произведения были написаны в Пустозерске. Здесь он находился в заточении последние пятнадцать лет своей жизни и «за великие на царский дом хулы» его возвели на костер.

В молодые годы Аввакум не собирался посвятить себя литературному творчеству. Он избрал другое поприще - поприще борьбы со злоупотреблениями церкви и государства, поприще устной проповеди, живого и прямого общения с людьми.

Аввакум никогда не менял своих убеждений. По духу и темпераменту он был борцом, полемистом, обличителем.

В Пустозерске у него не было слушателей, и ему не осталось ничего другого, каквзяться за перо.

Аввакум в Пустозерске написал множество челобитных, писем, посланий, а также такие обширные произведения, как «Книга бесед», в которую входит 10 рассуждений на различные вероучительные темы; как «Книга толкований» - она включает толкования Аввакума на псалмы и другие библейские тексты; как «Книга обличений, или Евангелие вечное», содержащая богословскую полемику Аввакума с его «соузником» дьяконом Федором. В Пустозерске Аввакум создал и свою монументальную автобиографию, свое замечательное «Житие» (1672), которое перерабатывал несколько раз.

Как по происхождению, так и по идеологии Аввакум принадлежал к социальным низам . Долгий и горький жизненный опыт убедил Аввакума в том, что простому народу живется на Руси тяжело.Идея равенства - одна из любимых идей Аввакума . Демократизм пронизывает идеологию и эстетику Аввакума. Во всех своих произведениях, и прежде всего в «Житии», Аввакум обнаруживает поразительный талант стилиста. Он владеет «русским природным языком» с какой-то особенной свободой и гибкостью. Одна из причин этого в том, что Аввакум ощущает себя не пишущим, а говорящим. Он называет свою манеру изложения «вяканьем» и «ворчаньем».

Беседа Аввакума глубоко эмоциональна. Впервые в древнерусской литературе автор много пишет о своих переживаниях, о том, как он «тужит», «рыдает», «вздыхает», «горюет». Впервые русский писатель дерзает сравнивать себя с первыми христианскими писателями - апостолами. Создавая «Житие», Аввакум в известной мере пользовался агиографическим каноном.

И все же Аввакум решительно реформирует агиографическую схему . Он - впервые в русской литературе - объединяет автора и героя агиографического повествования в одном лице. С традиционной точки зрения это недопустимо, ибо прославление себя есть греховная гордыня. Символический слой «Жития» также индивидуален: Аввакум придает символическое значение таким «бренным», ничтожным бытовым деталям, какие средневековая агиография вообще, как правило, не отмечала.

Символическое толкование бытовых реалий крайне важно в системе идеологических и художественных принципов «Жития». Аввакум яростно боролся с реформой Никона. Коль скоро рушится православие, значит, гибнет и Древняя Русь. Поэтому он так любовно, так ярко описывает русский быт, в особенности семейный.

«Житие» Аввакума - не только проповедь, но также исповедь. Искренность - одна из самых поразительных черт этого произведения. Это не только писательская позиция, это позиция страдальца, «живого мертвеца», который покончил счеты с жизнью и для которого смерть - желанное избавление.

Силлабическая поэзия и творчество Симеона Полоцкого.

Создателем регулярной силлабической поэзии стал в Москве белорус Симеон Полоцкий. (Силлабика - принцип деления стиха на ритмические единицы, равные между собой по числу слогов, а не числу ударений и месту их расположения ).

В Москве Симеон Полоцкий продолжал начатую на родине деятельность педагога. Он воспитывал государевых детей, открыл латинскую школу неподалеку от Кремля. Симеон Полоцкий также учредил еще одну должность - должность придворного поэта, дотоле в России неизвестную. Любое событие в царской семье - браки, именины, рождения детей - давало Симеону Полоцкому повод для сочинения стихотворений «на случай». Эти стихотворения поэт к концу жизни собрал в огромный «Рифмологион, или Стихослов» (этот сборник дошел в черновом автографе и опубликован лишь в извлечениях).

Наследие Симеона Полоцкого очень велико. Подсчитано, что он оставил по крайней мере пятьдесят тысяч стихотворных строк.

Кроме «Рифмологиона», это «Псалтырь рифмотворная» (стихотворное переложение «Псалтыри», напечатанное в 1680 г.) и оставшийся в рукописях колоссальный сборник «Вертоград (сад) многоцветный» (1678) - своего рода поэтическая энциклопедия, в которой стихотворения расположены в алфавитном порядке. В «Вертограде» насчитывается 1155 названий, причем под одним заглавием часто помещается целый цикл - от двух до двенадцати стихотворений.

«Вертоград многоцветный» - это поэтическая энциклопедия, в которой Симеон Полоцкий хотел дать читателю широчайший свод знаний - прежде всего по истории, античной и средневековой западноевропейской. Здесь соседствуют мифологические сюжеты и исторические анекдоты о Цезаре и Августе, Александре Македонском, Диогене, Юстиниане и Карле Великом. «Вертоград» дает сведения о вымышленных и экзотических животных - птице-фениксе, плачущем крокодиле, страусе, о драгоценных камнях и проч. Здесь мы найдем также изложение космогонических воззрений, экскурсы в область христианской символики.

Этот «музей раритетов» отражает несколько основополагающих мотивов барокко - прежде всего идею о «пестроте» мира, о переменчивости сущего, а также тягу к сенсационности, присущую барокко. Однако особенность «музея раритетов» в том, что это музей словесности.

Слово воспринималось как инструмент преобразования мира, как средство создания новой европейской культуры. Поэтому просветительные планы Симеона Полоцкого были прежде всего планами гуманитария.

Именно XVII век – переходная эпоха в развитии русской литературы, когда вся эта литература (как целостная система) претерпевает чрезвычайно важные изменения, отмечали многие исследователи. Среди них – Д. С. Лихачев, А. С. Демин, А. М. Панченко, Э. Малэк, Е. К. Ромодановская, Л. А. Черная. Они указывали на разные аспекты переходного процесса. В самом общем виде этот процесс можно, опираясь на их работы, представить примерно так.

В XVII в. в русской литературе появляются новые характеры, меняется самый принцип изображения характеров. На смену генерализирующей, обобщающей тенденции, свойственной средневековой русской литературе до XVII в., приходит тенденция индивидуализирующая. Если раньше персонажем произведения, как правило, было историческое лицо, то теперь появляется вымышленный герой. При этом речь идет о новом типе героя, поведение которого принципиально отлично от прежнего: это герой не пассивный, но «живой» и деятельный; если для прежней литературы более характерен идеал vita contemplativa, то этот герой явно тяготеет к vita activa. Если раньше господствовала установка на достоверность (ведь и чудеса, о которых повествуют жития, воспринимались как действительно бывшие), теперь все чаще основой сюжета становится вымысел. Этому соответствует трансформация жанровой системы: появляются ранее отсутствовавшие в русской литературе авантюрный роман, прозаическая и стихотворная фацеция, пародия, наконец, лирика (силлабическая поэзия) и театр. Многие тексты и

жанры при этом заимствуются с Запада, особенно из Польши; активно переводятся произведения западноевропейской литературы – и не только западноевропейской, но и, например, античной (скажем басни Эзопа).

В этих условиях также меняются задачи и функции литературы: наряду с дидактической возникает литература развлекательная. Рекреативная функция характерна для новых, появившихся в XVII веке жанров, таких, как фацеция, рыцарский роман, различные жанры пародической литературы. Разумеется, она может сочетаться с дидактической: это хорошо заметно на примере уже упоминавшихся Эзоповых басен. Более сложный пример – некоторые пародические произведения: пример сложен потому, что в их трактовке до сих пор нет единства. Концепция, согласно которой все древнерусские пародии рассматриваются как произведения сатирические, скорее всего, неверна; однако некоторые из них (например «Калязинская челобитная» и «Сказание о попе Саве») все же, по-видимому, представляют собой сатиру – и, как это естественно для сатиры, они дидактичны, но рекреативную функцию, вероятно, выполняют также.

Итак, именно в XVII веке в русской словесности появляется противопоставление литературы дидактической и литературы развлекательной – «дискурса долга» и «дискурса желания». Во всяком случае, если тексты, выполнявшие рекреативную функцию, скорее всего, были и прежде, то теперь появляются такие тексты, для которых эта функция является ведущей. Некоторые современники осознают этот факт. Вот, например, одно из широко известных и часто цитируемых свидетельств, принадлежащее Ивану Бегичеву: своих оппонентов он обвиняет в том, что они не читали никаких книг религиозного содержания – «кроме баснословные повести, глаголемые еже о Бове-королевиче и мнящихся вами душеполезные быти, иже изложено есть от младенец, иже о куре и о лисице, и о прочих иных таковых же баснословных повестей и смехотворных писм» . При этом здесь же можно обнаружить свидетельство того, как медленно менялась литературная ситуация: некоторые все же приписывали даже этим произведениям дидактический смысл – отсюда определение «мнящихся вами душеполезные быти».

Но в XVIII веке литературная ситуация принципиально отлична и от XVII в., и от более ранней древнерусской литературы. Литературная культура XVIII в., как мы обычно ее себе представляем – это культура секуляризованная. Как и в литературе Древней Руси, здесь ценится поучение, но оно уже не связано с авторитетом церкви. Именно поэт, литератор присваивает себе право быть «учителем» общества. Таким образом, сохраняется возникшая в XVII веке ситуация противопоставления развлекательной литературы литературе дидактической (причем последняя оценивается высоко, а первая – низко), но вторая позиция замещается другими текстами: не конфессиональными, а светскими – в то время как в роли «развлекательной литературы» продолжают выступать те же произведения, что и прежде.

Для литературы XVIII века (после Петра) и позже – практически до настоящего времени – предметом интереса литературоведов оказывается почти исключительно художественная литература, с выраженной художественной установкой. При этом речь идет даже не обо всей художественной литературе, а почти исключительно о литературе «высокой», по возможности – «классической»: т. н. «массовая литература» (и даже т. н. «беллетристика» – по классификации В. Е. Хализева) чаще всего не считается достойной внимания ученого. Однако для словесности «древнерусской» предмет литературоведения определяется иначе. Изучается так называемая «низовая» литература того же XVII в. («Повесть о Фроле Скобееве», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Шемякином суде», «Калязинская челобитная» и т. п.). Однако еще важнее другое: изучается конфессиональная литература, которая, скорее всего, не осознавалась современниками как «художественная». Предметом изучения литературоведов становятся жития, хотя они, как уже было отмечено выше, для современников, скорее всего, не были чем-то вроде сказок: то, о чем в них говорилось, считалось истинным. Изучаются летописи – более того, в них обнаруживается художественное начало, в то время как историографические сочинения начиная с XVIII в. – не изучаются. Таким образом, принципиальное изменение литературной ситуации при переходе от «древнерусской литературы» к «русской литературе Нового времени», который якобы совершился в Петровскую эпоху, оказывается во многом отражением специфического соотношения предмета литературоведческой медиевистики и предмета истории «классической» литературы, определяемого особенностями существующих литературоведческих практик.

2. Тема любви в "панаевском" цикле Н. А. Некрасова и "денисьевском" цикле Ф. И. Тютчева

Любовная лирика Некрасова была посвящена его единственной музе – Авдотье Яковлевне Панаевой, с которой 22-летний Некрасов познакомился в 1842 г на поэтическом вечере. Она была женой писателя Ивана Панаева, вместе с которым Некрасов выкупил журнал «Современник». Авдотья Панаева считалась одной их самых красивых женщин Петербурга того времени. В столичную красавицу был влюблён молодой Ф. М. Достоевский, однако взаимности добиться ему не удалось. Кроме того, она была умна и была хозяйкой литературного салона, который собирался в доме её мужа. Её собственный литературный талант привлекал в кружок в дома Панаевых молодых, но уже популярных Чернышевского, Добролюбова, Тургенева, Белинского. Ей принадлежат широко известные «Воспоминания».

Поначалу Панаева отвергла и двадцатишестилетнего Некрасова, также в неё влюблённого, отчего тот едва не покончил с собой. Во время одной из поездок Панаевых и Некрасова в Казанскую губернию Авдотья и Николай Алексеевич всё же признались друг другу в своих чувствах. По возвращении они стали жить гражданским браком в квартире Панаевых, причём вместе с законным мужем Авдотьи (1846). Такой союз продлился почти 16 лет, до самой смерти Панаева. Всё это вызывало общественное осуждение - про Некрасова говорили, что он живёт в чужом доме, любит чужую жену и при этом ещё и закатывает сцены ревности законному мужу. В этот период от него отвернулись даже многие друзья. Но, несмотря на это, Некрасов и Панаева были счастливы. Некрасов создал один из лучших своих стихотворных циклов - так называемый «панаевский цикл» (многое из этого цикла они писали и редактировали вместе). Соавторству Некрасова и Станицкого (псевдоним Авдотьи Яковлевны) принадлежит несколько романов рассказов и повестей, имевших большой успех (роман «Мёртвое озеро», повесть «Семья Тальниковых»). Вероятно, в 1847 г., когда Панаева стала гражданской женой Некрасова, они написали совместный роман «Три страны света».

В 1849 году у Авдотьи Яковлевны от Некрасова родился мальчик, однако он прожил недолго. В это время заболел и сам Некрасов. Предполагают, что именно со смертью ребёнка связаны сильные приступы гнева и перемены настроения, которые в дальнейшем привели к разрыву в их с Авдотьей отношениях. В 1862 году умер Иван Панаев, а вскоре от Некрасова ушла Авдотья Панаева. Однако Некрасов помнил её до конца жизни и при составлении завещания упомянул её в нём.

В «панаевском цикле» нашли отражение многие эпизоды и «случаи» из жизни лирических героев. На первом плане здесь психологизм, изображение чувств и переживаний героев. У Некрасова любовь – земное чувство, поэтому отношения между любящими людьми достаточно сложные. Стихотворения показывают, как постепенно меняются, становятся всё более напряжёнными и нелёгкими взаимоотношения двух любящих людей.

У Некрасова любовь предстаёт в сложном переплетении прекрасного, возвышенного и житейски обыденного. У Некрасова лирическая героиня всегда существует рядом с героем – в его воспоминаниях и диалогах с ней – не просто как идеал, а как живой образ.

Мотивы ссоры: «Если, мучимый страстью мятежной…», «Мы с тобой бестолковые люди…»; расставание, разлука «Так это шутка? Милая моя…», «Прощание»; их предчувствие

«Я не люблю иронии твоей…»; воспоминания «Да, наша жизнь текла мятежно…», «Давно, отвергнутый тобою…», писем «Сожжённые письма»

Говоря о некрасовском цикле, нельзя обойтись без сравнения его с «денисьевским» циклом Тютчева, поскольку их объединяет общая тема – любовь и страдания лирического героя. Как и у Тютчева, любовь у Некрасова почти никогда не бывает счастливой.

«Денисьевским» циклом называют стихи Тютчева, вызванные глубоким и сильным чувством к Елене Александровне Денисьевой. Впервые он увидел её в 1850 г. Она была племянницей инспектрисы Смольного института и его выпускницей, где обучались две дочери Тютчева. Когда Тютчев познакомился с Денисьевой, ей было двадцать четыре года. Связь их длилась

четырнадцать лет до её смерти и вызвала общественное осуждение. С официальной своей семьёй Тютчев не порывал. Жёсткие обвинения пали исключительно на Денисьеву. Перед ней навсегда закрылись двери тех домов, где прежде она была желательной гостьей. Отец от неё отрёкся.

«Денисьевский» цикл связывают с романом по глубине психологизма, потому что в нём явно прослеживается сюжет романного типа: в стихах упоминается о знакомстве, переписке, рождении ребёнка, смерти героини, посещении героем кладбища воспроизводится обращения героев друг к другу, некоторые стихи написаны от лица женщины («Не говори: меня он, как и прежде любит…». Сходство «денисьевского» цикла с романом не случайно, ведь время, когда создаются эти стихи, - это время расцвета русского классического романа (подобные черты свойственны и любовной лирике Некрасова).

Общая философичность лирики Тютчева проявляется в том, что даже по природе своей самые индивидуальные, самые интимные переживания он представляет как общий опыт человечества. Герой тютчевской любовной лирики может сказать о себе «мы» (имея в виду «мы – люди»): «О, как убийственно мы любим!».

Цикл открывается стихотворением «Не раз ты слышала признанье…» (1851); замыкает его «Две силы есть - две роковые силы…» (1869). Если первое представляет собой тонкое, интимное признание, адресованное любимой женщине, то в последнем, написанном через восемнадцать лет, присутствует жёсткий вызов обществу, бесчеловечному людскому суду, вынесшему приговор «гордо-молодой силе», которая отчаянно вступила в «неравный бой» с угрозами, бранью и клеветой. Образ лирической героини денисьевского цикла с годами менялся, однако неизменным оставалось то бездонное чувство, которое она несла в себе. Поэт сравнивал возлюбленную с непокорной волной, которая ничего не боится. Одно из самых реалистичных стихотворений цикла - «Весь день она лежала в забытьи…», в котором «с пугающей правдой» рассказывается об уходе возлюбленной из жизни.

В «денисьевском цикле» любовь предстаёт в различных ипостасях: как возвышающее человека духовное чувство, как могучая, слепая страсть, как тайное чувство, некая ночная стихия.

ЭКЗАМЕНАЦИОННЫЙ Билет 6

---