Георгий Михайлович Садовников
Иду к людям (Большая перемена)
Да, герои повести те же, что и в многосерийном фильме «Большая перемена», где я был автором сценария. Это и юный учитель истории Нестор Петрович Северов, и Ганжа, и Светлана Афанасьевна, Леднёв и его дочь Нелли, и Петрыкин с Ляпишевым. В повести всё будто бы так, как в фильме, и в то же время не так. И несколько по-другому складываются отношения Нестора с Полиной (в повести она названа Линой), Светланы Афанасьевны с Ганжой… В повести у Северова и шире круг учеников. Ведь он преподаёт не только в своём «сумасшедшем и замечательном девятом „А“», но и ведёт историю в шестом, седьмых и восьмых классах, и параллельных девятых. И в каждом из них тоже непростые питомцы.
Фильм смотрят уже более четверти века. У него миллионы поклонников, но мало кто знает, что его сценарий был написан по моей же повести «Иду к людям», впервые изданной ещё в 1962 году, в хрущёвскую оттепель. В ту пору библейский призыв: «Возлюби ближнего своего» - стал знаменем многих молодых писателей. Его исповедовали и исповедуют и по сей день многие атеисты, они-то уверены: этот девиз возник задолго до написания и Старого, и Нового Заветов. В пору своей молодости автор и сам принадлежал к их числу. Словом, эта важная для него тема главенствует в повести, а лет через десять она перетекла и в фильм «Большая перемена». Однако не всё из литературной основы вошло в сценарий сериала, какие-то эпизоды остались «за кадром». Что-то из вошедшего было переиначено - «переведено» на язык кинематографа. Как известно, не всё написанное в прозе может быть воплощено на экране. В эту редакцию повести включено и то, что было предложено режиссёру, но не вошло в сценарий, - не умещалось в объёмы фильма, ему были отпущены четыре серии. А кое-что было изменено по идеологическим соображениям студийного руководства. Так, один из учеников Нестора Петровича немец Карл Функе, вратарь заводской команды, в фильме стал полуукраинцем-полурусским Отто Фукиным. Тогда о наших поволжских немцах, как и о крымских татарах, старались говорить как можно меньше, мол, скользкая тема, ну её. Таким образом, прочтя эту книгу, поклонники фильма узнают кое-что новое о своих любимых героях.
Светлана Афанасьевна (на уроке): Есть извечные вопросы, на которые нет ответа. Например, кто появился раньше: яйцо или курица? Что у вас, Ганжа?
Ганжа: Светлана Афанасьевна, у меня есть ответ.
Светлана Афанасьевна: Мы вас слушаем, Ганжа.
Ганжа (с широкой улыбкой): Раньше был петух!
Светлана Афанасьевна (в полном отчаянии): Ганжа, вы опять за своё?!
Из наблюдений на уроке в девятом «А»
Это был полный крах. Финита! Если бы только комедии, - конец всем моим надеждам.
Удивительно, но я добрался домой живым и невредимым. Уже в двадцати шагах от института перед моим носом истошно завизжал тормозами огромный, размером с крупного мамонта, старый автобус. Оказывается, меня вынесло на проезжую часть улицы, почти под его колёса. Водитель высунул в окошко бледную от противоестественной смеси испуга и ярости физиономию и гаркнул сверху первое, подвернувшееся ему на язык:
Ты! Антилопа!
Странно: что он нашёл общего между нами - мной и антилопой? А почему не зеброй или, скажем, американским опоссумом? Впрочем, мне было не до зоологических тонкостей. Антилопа так антилопа, буду антилопой, - мне теперь всё равно. Я покорно вздохнул и, вернувшись на тротуар, побрёл дальше. Шофёр медленно ехал рядом и, распахнув автоматические двери машины, ругал меня и так и этак. Текст обличителя был густо нашпигован нецензурными существительными, сказуемыми и обилием прилагательных, я его опущу, скажу одно: он нелестно отзывался о моём интеллекте. Автобус был рейсовым, но, видимо, сошёл с маршрута, возмущённые пассажиры барабанили в кабину водителя, взывали к его совести, а он никак не мог утолить свой справедливый гнев.
На главной улице, - она именуется Красной, - меня задержал милиционер. Оказывается, я и тут нарушил - дважды зачем-то пересёк улицу, сначала перешёл на противоположную сторону и тут же вернулся обратно, и, как выясняется, проделал эти кренделя в неположенном месте. Милиционер полез было в сумку за квитанцией для штрафа, но, взглянув на моё лицо, махнул рукой: «Шут с тобой, топай своей дорогой, если она тебе известна!» И я шёл, потерянный главным образом для себя, другим я вовсе был не нужен, шёл, может, час, может, неделю.
Зависть о...
Садовников Г. " Иду к людям "
После того, как мой дорогой друг так удачно обошёл меня с "Девчатами" и даже не упомянул наш маленький спор, я просто обязана была прочесть что-то из советской "житницы". Выбор пал на "Иду к людям" - повесть, по которой был снят многосерийный фильм "Большая перемена". Надо ли упоминать, что фильм мной давно и глубоко любим? Много ли среди русских тех, кому он не знаком? Сомневаюсь. Знающие пусть меня поправят. Но сейчас поговорим не о кино, а о первоисточнике, о повести, рассказывающей о молодом учителе истории Несторе Петровиче Северове, поступившем на работу в школу рабочей молодёжи. Да-да, здесь вы снова сможете вдоволь посмеяться над неумелой, иногда наивной идейностью юноши, что пытается своим примером вести в лучшее будущее своих учеников. Заново познакомитесь с рослой девицей с трепетным робким сердцем Нелли Леднёвой, с влюблённым балагуром Ганжой, сплетницей Коровянской и решительным сквалыжником Тимохиным. Читая о них, одновременно испытываешь радость от встречи с привычным, знакомым и в тоже время не можешь не изумиться видимым отличиям от кинопостановки. Так, к примеру, Григорий Ганжа, несомненно, влюблённый в Светлану Афанасьевну, оказывается не мужем, а только возлюбленным, шагающим к их общему счастью, и известные образы раскроются иначе, заиграют другими красками. Больше нет того простого трудяги и шкодника, издевающегося над женой-учительницей, а появляется сильный духом молодой человек, который не растерял свою любовь, робкое первое чувство к девушке, столкнувшись с социальными препятствиями. Этот юноша искал любые пути для встречи со Светланой Афанасьевной, принижал себя, ради редких встреч. Ребячество? - Именно так, но от того-то его любовь и кажется горячее, трепетней. Совсем иным выглядит и бесхитростный Леднёв, продолжающий несмотря на запрет дочери, стремиться в школу. Не ради денег он в неё идёт, не для продвижения по службе. Знания зовут его, желание постигнуть мир вокруг. И в этом душевном порыве раскрывается суть этого человека, великое стремление расти. Ещё приятнее видеть, что помогает раскрыть его образ, вспыльчивая дочь Нелли, со всей горячностью собственного юного сердца защищающая отца перед учителем. Да и прогульщик Ляпишев в повести куда сознательнее, куда быстрее понимает неправильность своих поступков, а Федоскину - подающему надежды рационализатору, не требуется переливание крови от рода Северовых, чтобы осознать нужность математики. Куда шире, объёмнее в повести раскрыта Полина. Она не просто возлюбленная Нестора, что тишком заняла посулённое Северову место в аспирантуре, а милая, бойкая провинциальная учительница, которая не сгибается перед трудностями, твёрдо идёт вперёд и готова поддержать своего любимого даже тогда когда, самой не сладко. Она горда и внимательна, смешлива, иногда неуклюжа. Отличие книжного Нестора Петровича от самого себя в фильме - отдельная "песня". Это не высоколобый сноб-идеалист, не упёртый гордец, а прыткий, настойчивый, иногда навязчивый, да и жутко настойчивый. Не на всё у него в жизни есть ответы, но, даже понимая это, он, однако, всей душой старается быть настоящим учителем, следовать своему долгу, раз уж не случилось стать аспирантом. Он не "отматывает срок" в школе рабочей молодёжи, а трудится, учит, воспитывает. Искренне, сердечно он старается вернуть в школу каждого своего ученика, и это вовсе не из-за зарплаты, хоть и стесняется её малой весомости по сравнению с простым литейщиком. Нестор Петрович верит в своё правое дело и тем самым вызывает уважение в читателе. И даже со своими маленькими и большими неудачами, с провалами, он становится только милее. Он недаром заслужил уважение своих учеников, которые не были ограничены одним только "сумасшедшим и замечательным девятым "А"", их было куда больше, и все они со своими особенными жизнями и интересами. И друзей у него не мало, знали его не только "свои", но и весь институт. Знали и ценили. А это немало. Чего стоят игры с соседским мальчишкой Федюшкой. Не всякий так увлечённо будет возиться с пацанёнком, часами сидеть с ним у муравейника и рассуждать, беседовать. В повести много весёлых, по-настоящему забавных моментов, как и много мелочей, из которых складывается картинка уже минувших дней. Здесь не найдётся места морализаторству или раскрашиванию фона в алые тона с неизменным серпом и молотом, только ирония и мягко преподнесенная правда того времени. И пусть сначала может показаться, что повесть несколько меркнет на фоне фильма, но это не так, стоит только хорошенько поразмышлять о героях, и это чувство исчезнет. По крайней мере, так было у меня. К сожалению, не все линии взаимоотношений персонажей в книге показались мне удачными, кое-что Георгий Садовников определённо переосмыслил, когда писал сценарий для "Большой перемены", однако, даже это не умаляет значимость повести.
Георгий Михайлович Садовников
Да, герои повести те же, что и в многосерийном фильме «Большая перемена», где я был автором сценария. Это и юный учитель истории Нестор Петрович Северов, и Ганжа, и Светлана Афанасьевна, Леднёв и его дочь Нелли, и Петрыкин с Ляпишевым. В повести всё будто бы так, как в фильме, и в то же время не так. И несколько по-другому складываются отношения Нестора с Полиной (в повести она названа Линой), Светланы Афанасьевны с Ганжой… В повести у Северова и шире круг учеников. Ведь он преподаёт не только в своём «сумасшедшем и замечательном девятом „А“», но и ведёт историю в шестом, седьмых и восьмых классах, и параллельных девятых. И в каждом из них тоже непростые питомцы.
Фильм смотрят уже более четверти века. У него миллионы поклонников, но мало кто знает, что его сценарий был написан по моей же повести «Иду к людям», впервые изданной ещё в 1962 году, в хрущёвскую оттепель. В ту пору библейский призыв: «Возлюби ближнего своего» - стал знаменем многих молодых писателей. Его исповедовали и исповедуют и по сей день многие атеисты, они-то уверены: этот девиз возник задолго до написания и Старого, и Нового Заветов. В пору своей молодости автор и сам принадлежал к их числу. Словом, эта важная для него тема главенствует в повести, а лет через десять она перетекла и в фильм «Большая перемена». Однако не всё из литературной основы вошло в сценарий сериала, какие-то эпизоды остались «за кадром». Что-то из вошедшего было переиначено - «переведено» на язык кинематографа. Как известно, не всё написанное в прозе может быть воплощено на экране. В эту редакцию повести включено и то, что было предложено режиссёру, но не вошло в сценарий, - не умещалось в объёмы фильма, ему были отпущены четыре серии. А кое-что было изменено по идеологическим соображениям студийного руководства. Так, один из учеников Нестора Петровича немец Карл Функе, вратарь заводской команды, в фильме стал полуукраинцем-полурусским Отто Фукиным. Тогда о наших поволжских немцах, как и о крымских татарах, старались говорить как можно меньше, мол, скользкая тема, ну её. Таким образом, прочтя эту книгу, поклонники фильма узнают кое-что новое о своих любимых героях.
Светлана Афанасьевна (на уроке): Есть извечные вопросы, на которые нет ответа. Например, кто появился раньше: яйцо или курица? Что у вас, Ганжа?
Ганжа: Светлана Афанасьевна, у меня есть ответ.
Светлана Афанасьевна: Мы вас слушаем, Ганжа.
Ганжа (с широкой улыбкой): Раньше был петух!
Светлана Афанасьевна (в полном отчаянии): Ганжа, вы опять за своё?!
Из наблюдений на уроке в девятом «А»
Это был полный крах. Финита! Если бы только комедии, - конец всем моим надеждам.
Удивительно, но я добрался домой живым и невредимым. Уже в двадцати шагах от института перед моим носом истошно завизжал тормозами огромный, размером с крупного мамонта, старый автобус. Оказывается, меня вынесло на проезжую часть улицы, почти под его колёса. Водитель высунул в окошко бледную от противоестественной смеси испуга и ярости физиономию и гаркнул сверху первое, подвернувшееся ему на язык:
Ты! Антилопа!
Странно: что он нашёл общего между нами - мной и антилопой? А почему не зеброй или, скажем, американским опоссумом? Впрочем, мне было не до зоологических тонкостей. Антилопа так антилопа, буду антилопой, - мне теперь всё равно. Я покорно вздохнул и, вернувшись на тротуар, побрёл дальше. Шофёр медленно ехал рядом и, распахнув автоматические двери машины, ругал меня и так и этак. Текст обличителя был густо нашпигован нецензурными существительными, сказуемыми и обилием прилагательных, я его опущу, скажу одно: он нелестно отзывался о моём интеллекте. Автобус был рейсовым, но, видимо, сошёл с маршрута, возмущённые пассажиры барабанили в кабину водителя, взывали к его совести, а он никак не мог утолить свой справедливый гнев.
На главной улице, - она именуется Красной, - меня задержал милиционер. Оказывается, я и тут нарушил - дважды зачем-то пересёк улицу, сначала перешёл на противоположную сторону и тут же вернулся обратно, и, как выясняется, проделал эти кренделя в неположенном месте. Милиционер полез было в сумку за квитанцией для штрафа, но, взглянув на моё лицо, махнул рукой: «Шут с тобой, топай своей дорогой, если она тебе известна!» И я шёл, потерянный главным образом для себя, другим я вовсе был не нужен, шёл, может, час, может, неделю.
Да, герои повести те же, что и в многосерийном фильме «Большая перемена», где я был автором сценария. Это и юный учитель истории Нестор Петрович Северов, и Ганжа, и Светлана Афанасьевна, Леднёв и его дочь Нелли, и Петрыкин с Ляпишевым. В повести всё будто бы так, как в фильме, и в то же время не так. И несколько по-другому складываются отношения Нестора с Полиной (в повести она названа Линой), Светланы Афанасьевны с Ганжой… В повести у Северова и шире круг учеников. Ведь он преподаёт не только в своём «сумасшедшем и замечательном девятом „А“», но и ведёт историю в шестом, седьмых и восьмых классах, и параллельных девятых. И в каждом из них тоже непростые питомцы.
Фильм смотрят уже более четверти века. У него миллионы поклонников, но мало кто знает, что его сценарий был написан по моей же повести «Иду к людям», впервые изданной ещё в 1962 году, в хрущёвскую оттепель. В ту пору библейский призыв: «Возлюби ближнего своего» - стал знаменем многих молодых писателей. Его исповедовали и исповедуют и по сей день многие атеисты, они-то уверены: этот девиз возник задолго до написания и Старого, и Нового Заветов. В пору своей молодости автор и сам принадлежал к их числу. Словом, эта важная для него тема главенствует в повести, а лет через десять она перетекла и в фильм «Большая перемена». Однако не всё из литературной основы вошло в сценарий сериала, какие-то эпизоды остались «за кадром». Что-то из вошедшего было переиначено - «переведено» на язык кинематографа. Как известно, не всё написанное в прозе может быть воплощено на экране. В эту редакцию повести включено и то, что было предложено режиссёру, но не вошло в сценарий, - не умещалось в объёмы фильма, ему были отпущены четыре серии. А кое-что было изменено по идеологическим соображениям студийного руководства. Так, один из учеников Нестора Петровича немец Карл Функе, вратарь заводской команды, в фильме стал полуукраинцем-полурусским Отто Фукиным. Тогда о наших поволжских немцах, как и о крымских татарах, старались говорить как можно меньше, мол, скользкая тема, ну её. Таким образом, прочтя эту книгу, поклонники фильма узнают кое-что новое о своих любимых героях.
Светлана Афанасьевна (на уроке): Есть извечные вопросы, на которые нет ответа. Например, кто появился раньше: яйцо или курица? Что у вас, Ганжа?
Ганжа: Светлана Афанасьевна, у меня есть ответ.
Светлана Афанасьевна: Мы вас слушаем, Ганжа.
Ганжа (с широкой улыбкой): Раньше был петух!
Светлана Афанасьевна (в полном отчаянии): Ганжа, вы опять за своё?!
Из наблюдений на уроке в девятом «А»
Это был полный крах. Финита! Если бы только комедии, - конец всем моим надеждам.
Удивительно, но я добрался домой живым и невредимым. Уже в двадцати шагах от института перед моим носом истошно завизжал тормозами огромный, размером с крупного мамонта, старый автобус. Оказывается, меня вынесло на проезжую часть улицы, почти под его колёса. Водитель высунул в окошко бледную от противоестественной смеси испуга и ярости физиономию и гаркнул сверху первое, подвернувшееся ему на язык:
Ты! Антилопа!
Странно: что он нашёл общего между нами - мной и антилопой? А почему не зеброй или, скажем, американским опоссумом? Впрочем, мне было не до зоологических тонкостей. Антилопа так антилопа, буду антилопой, - мне теперь всё равно. Я покорно вздохнул и, вернувшись на тротуар, побрёл дальше. Шофёр медленно ехал рядом и, распахнув автоматические двери машины, ругал меня и так и этак. Текст обличителя был густо нашпигован нецензурными существительными, сказуемыми и обилием прилагательных, я его опущу, скажу одно: он нелестно отзывался о моём интеллекте. Автобус был рейсовым, но, видимо, сошёл с маршрута, возмущённые пассажиры барабанили в кабину водителя, взывали к его совести, а он никак не мог утолить свой справедливый гнев.
На главной улице, - она именуется Красной, - меня задержал милиционер. Оказывается, я и тут нарушил - дважды зачем-то пересёк улицу, сначала перешёл на противоположную сторону и тут же вернулся обратно, и, как выясняется, проделал эти кренделя в неположенном месте. Милиционер полез было в сумку за квитанцией для штрафа, но, взглянув на моё лицо, махнул рукой: «Шут с тобой, топай своей дорогой, если она тебе известна!» И я шёл, потерянный главным образом для себя, другим я вовсе был не нужен, шёл, может, час, может, неделю.
Войдя во двор, я зачем-то описал дугу и ударился лбом о притолоку старенькой осевшей веранды, пристроенной к саманному дому. Дворовый пёс по кличке Сукин Сын опасливо заполз в будку. От греха подальше.
Старуха хозяйка, - в её домике я снимал маленькую комнатёнку, - подняла голову от корыта и поинтересовалась:
Коньяк иль портвейное вино? Что пил-то? На базаре говорят…
Мне было безразлично, что говорят на базаре.
Баба Маня, баба Маня, вы бы ещё вспомнили, о чём говорили на римском форуме. Во времена Цицерона, - сказал я с мягким укором и прошёл к себе.
Ухнувшись на узкую железную кровать с тонким ватным матрацем, я предпринял попытку осознать происшедшее. И как ни тщился, не мог найти для своей отчаявшейся мысли не только щёлки, но и микроскопической трещинки в институтском периоде своей пока ещё недолгой жизни, куда бы она сумела пролезть. Он был гладким и цельным, будто доска, отполирован до блеска.
Учёба на историческом факультете, все её четыре года были для меня сплошным триумфом. Уже на первом курсе я поражал воображение наивных девушек. Например, на танцах мог ошарашить партнёршу такой феерической фразой:
А знаете ли вы, что вход в ад помещался на территории нашей Тамани? Так считали древние греки. И я!
Только подумать, - лепетала невежественная партнёрша.
Тогда я её добивал умопомрачительным фактом.
Как вы относитесь к опере «Князь Игорь»? Только честно.
О! Я её обожаю!
Так знайте, лагерь Кончака был разбит на севере нашего края, а из этого следует… Правильно! Пленный князь пел свою знаменитую арию здесь, у нас на Кубани!
На втором курсе на меня обратили внимание серьёзные люди, и я был избран старостой научного кружка. На третьем меня прозвали «курсовым академиком Тарле». На четвёртом мою курсовую работу о Тмутараканском княжестве напечатал «Вестник научного студенческого общества», а профессор Волосюк сказал: я его ученик, и он мной может гордиться. Словом, легко и непринуждённо я прямо-таки церемониальным маршем шагал в аспирантуру.
Единственное, что немножко расстраивало мои чувства - собственная внешность. Слишком она несолидная, какая-то неуместная для будущего великого учёного. Кондуктора до сих пор принимают меня за мальчишку. Так и говорят:
Мальчик, ещё раз высунешься в окно, высажу из трамвая.
Сто шестьдесят сантиметров - всё-таки не рост. Даже для двадцатидвухлетнего мужчины. Вот как не повезло с внешностью. Не в ней, конечно, дело. И профессор Волосюк тоже в этом убеждён и довольно твёрдо. Сам он, по моим приблизительным расчётам, не превышал ста шестидесяти пяти, или где-то возле этого.
«Нестор Северов, вес учёного определяется не количеством подкожного сала, а трудами» - его личное изречение. При этом он складывал ладони чашечками и покачивал плечами - изображал весы.
Тем не менее я предпринимал кое-какие меры. Пробовал отрастить курчавую бороду, на манер скандинавских конунгов, но - увы! Редкий волос лез в разные стороны и отнюдь не хотел завиваться во внушительные кольца.
Затем я, дабы придать себе побольше солидности, купил в аптеке трость, нанеся существенный урон моей и без того скромной стипендии. Но мой замысел никто не понял. Я-то степенно постукивал тростью по институтским коридорам, ну прямо как маститый учёный, а меня чуть ли не на каждом шагу сочувственно спрашивали: «Что с ногой? Где тебя угораздило?». «Бедолага, вынужден ковылять с палочкой», - говорили за моей спиной. Это про мою-то трость! И мне пришлось с ней расстаться - я её якобы забыл у дверей районной поликлиники. Авось она всё-таки сумеет исполнить своё высокое предназначение, послужив другой несомненно незаурядной персоне.
