Это – моя родина, моя родная земля, моё отечество,
- и в жизни нет горячее,
глубже и священнее чувства,
чем любовь к тебе…
А.Н.Толстой
«Слово о полку Игореве» - величайшая патриотическая поэма Древней Руси .
Иллюстрации к «Слову о полку Игореве» В.А.Фаворского. С гравюр на дереве.
Вершиной лиризма признан «Плач Ярославны», жены взятого в плен Игоря: «Полечу кукушкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, оботру князю кровавые его раны на могучем его теле». Ярославна обращается с жалобным причитанием к силам природы – Ветру, Днепру, Солнцу, упрекая их в той беде, что стряслась с её мужем, и заклиная помочь ему.
Родина в жизни и творчестве Н.М.Карамзина
«…Надобно питать любовь к отечеству и чувство народное…Мне кажется, что я вижу, как народная гордость и славолюбие возрастают в России с новыми поколениями!.. А те холодные люди, которые не верят сильному влиянию изящного на образование душ и смеются над романтическим патриотизмом, достойны ли ответа?» Эти слова принадлежат Н.Карамзину, и появились они в основанном им журнале «Вестник Европы». Так произошло рождение Карамзина-литератора, о котором потом Белинский скажет: «Карамзиным началась новая эпоха русской литературы». Родина в жизни и творчестве Карамзина занимала особое место. Каждый писатель тему родины раскрывал на примере разных образов: родной земли, знакомых пейзажей, а Карамзин на примере истории своей страны, и основным его произведением является «История государства Российского»
«История государства Российского» - эпическое творение, повествующее о жизни страны, прошедшей многотрудный и славный путь. Несомненный герой этого произведения – русский национальный характер, взятый в развитии, становлении, во всём своём нескончаемом своеобразии, совмещающий черты, представляющиеся на первый взгляд несовместимыми. О России потом писали многие, но подлинной её истории до творения Карамзина, переведенного на важнейшие языки, мир еще не видел. С 1804 по 1826 год, свыше 20 лет, которые посвятил Карамзин «Истории государства Российского»,писатель решал для себя вопрос – надлежит ли писать о предках с непредвзятостью исследователя, изучающего инфузории: «Знаю, нам нужно беспристрастие историка: простите, я не всегда мог скрыть любовь к Отечеству…»
Статья «О любви к отечеству и народной гордости», написанная в 1802 году являлась наиболее законченным выражением взглядов Карамзина. Она – плод долгих раздумий, исповедание философии счастья. Разделяя любовь к отечеству на физическую, моральную и политическую, Карамзин красноречиво показывает их особенности и свойства. Человек, утверждает Карамзин, любит место своего рождения и воспитания – это привязанность общая для всех, «дело природы и должна быть названа физическою»
В наши дни особенно понятно, что без Карамзина, без его «Истории государства Российского» были бы невозможны не только Жуковский, рылеевские «Думы», баллады Одоевского, но и Достоевский, Л.Н.Толстой, А.Н.Толстой.
А.С.Пушкин – историк, философ, политик, Человек и патриот.
Пушкин воплотил в своем поэтическом слове мировую гармонию, и, хотя в нем, страстном поэте, было так много непосредственной жизни и любопытства к ней, что жизни он мог бы отдаться беззаветно. И оттого Пушкин – самое драгоценное, что есть у России, самое родное и близкое для каждого из нас; и оттого, как заметил один исследователь русской литературы, нам трудно говорить о нем спокойно, без восторга.
Пушкин был больше, чем поэт. Это был историк, философ, политик, Человек, и, конечно же, пламенный патриот своей родины, являющий собой эпоху.
Образ Петра I – «властелина судьбы» - неотъемлем от России.
Пушкин видел в образе Петра I образцового правителя государства Российского. Он говорит о славном правлении Петра, называя его «властелином судьбы», поднявшем «Россию на дыбы» и прорубившем «окно в Европу».
Родина как предмет любви, гордости, поэтического осмысления её судьбы в творчестве М.Ю.Лермонтова.
Там за утехами несется укоризна.
Там стонет человек от рабства и цепей!
Друг! Это край… моя отчизна.
В лирических произведениях Лермонтова Родина – предмет любви, поэтического осмысления её судьбы и её будущего. Для него это понятие обладает широким, богатым и многоплановым содержанием. Стихи Лермонтова – это почти всегда внутренний, напряженный монолог, искренняя исповедь, себе же задаваемые вопросы и ответы на них.
Уже в ранних произведениях Лермонтова можно встретить его размышления о будущем России. Одно из таких раздумий – стихотворение «Предсказание». Шестнадцатилетний поэт, ненавидевший тиранию, политический гнет и николаевскую реакцию, наступившую после разгрома революционного выступления лучшей части русского дворянства, предрекает неминуемую гибель самодержавия: «…царей корона упадет».
Родина – тема лермонтовской лирики, развивавшаяся на протяжении всего творчества поэта.
Но я люблю – за что, не знаю сам
Её степей холодное молчанье,
Её лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек её, подобные морям. \
Несомненно, Лермонтов стал народным поэтом. Некоторые его стихи были переложены на музыку и стали песнями и романсами, такими, как «Выхожу один я на дорогу…» За 27 неполных лет своей жизни поэт создал столько, что навсегда прославил русскую литературу и продолжил дело великого русского стихотворца – Пушкина, став с ним вровень. Взгляд Лермонтова на Россию, его критическая любовь к отчизне оказались близки следующим поколениям русских литераторов, повлияли на творчество таких поэтов, как А.Блок, Некрасов, и в особенности, на творчество Ивана Бунина.
Поиск ответа на вопрос «Быть или не быть России?» в произведениях И.А.Бунина.
Трудно представить рядом с Буниным кого – нибудь из писателей xx века, вызвавшего столь же противоположные оценки. «Вечная религиозная совесть» России и летописец «памятных неудач» революции – вот крайние полюса между которыми располагается великое множество других суждений. Согласно первой из названных точек зрения, Бунин лишь изредка поддавался «обманному быванию», мареву «исторической России», а в периоды высших творческих озарений «настраивал все струны души» на хорал «божьему ладу и строю, каким была Россия» .
Родина в жизни и творчестве Игоря Северянина
«Дни розни партийной для нас безотрадны среди озверелых людей»
Так случилось, что в 1918 году, в годы гражданской войны поэт очутился в зоне, оккупированной Германией. Он оказывается в Эстонии, которая затем, как известно, становится независимой. И с этого времени, почти до начала Великой Отечественной войны, то есть до своей смерти он живет на чужбине. Именно за границей, в разлуке с родной землей создавали свои произведения о России такие писатели, как Куприн, Брюсов, Бальмонт и многие другие, и тоска Игоря Северянина по Родине тоже оставила свой след в творчестве поэта.
Северянин создаёт цикл стихов, посвященных русским литераторам, в которых он говорит, как важен их труд для русской литературы, для России. Здесь стихи о Гоголе, Фете, Сологубе, Гумилеве. Без ложной скромности Игорь Северянин посвящает стихи и себе. Они так и называются – «Игорь Северянин». Не будем забывать, что еще в 1918 году его называли «королем поэтов».
Так же стоит заметить, что во многих стихах Северянина сквозит ирония. Ирония к самому себе, к своему времени, к людям и ко всему, что его окружает. Но никогда в его стихах не было злобы, ненависти к тем, кто не понимал его, кто издевался над его самовосхвалением. Сам поэт называл себя ироником, давая понять читателю, что это его стиль, стиль автора, прячущегося за своим героем с иронической усмешкой.
Образ России – страны громадной мощи и энергии – в творчестве Александра Блока.
Широкая, многоцветная, полная жизни и движения картина родной земли «в красе заплаканной и древней» слагается в стихах Блока. Необъятные русские дали, бесконечные дороги, полноводные реки, скудная глина размытых обрывов и пылающие рябины, буйные вьюги и метелицы, кровавые закаты; горящие села, бешеные тройки, серые избы, тревожные крики лебедей, фабричные трубы и гудки, пожар войны и братские могилы. Такой была для Блока Россия.
Родина в жизни и творчестве Сергея Есенина.
Край родной! Поля как святцы,
Рощи в венчиках иконных,
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
Вот так в есенинские песни о родине нет –
нет да и проскальзывают
задумчивые и печальные нотки,
как легкое облачко грусти на
безоблачно – синем небе его
юношеской лирики.
Поэт не жалел красок, чтобы ярче
передать богатство и красоту
родной природы. Изображение
человека в общении с природой дополняется у Есенина еще одной особенностью любовью ко всему живому: зверям, птицам, домашним животным. В стихах они наделены почти человеческими чувствами.
Итоги эволюции темы Родины в лирике Сергея Есенина
Так, рождаясь и вырастая из пейзажных миниатюр и песенных стилизаций, тема Родины вбирает в себя русские пейзажи и песни, и в поэтическом мире Сергея Есенина эти три понятия: Россия, природа и «песенное слово» - сливаются воедино. Восхищение красотой родного края, изображение тяжелой жизни народа, мечта о «мужицком рае», неприятие городской цивилизации и стремление постигнуть «Русь Советскую», чувство единения с каждым жителем планеты и оставшаяся в сердце «любовь к родному краю» - такова эволюция темы родной земли в лирике Сергея Есенина.
«Тема о России… Этой теме я сознательно посвящаю свою жизнь…» - слова из известного письма Блока, которые не были просто декларативным заявлением. Они приобрели программный смысл, были подтверждены всем творчеством поэта и прожитой им жизнью.
Эта бессмертная тема, тема глубокого чувства любви к Родине, выстраданная вера в Россию, вера в способность России к переменам – при сохранении её самобытной природы – была унаследована и обновлена великими писателями XIX-XX веков и стала одной из важнейших тем в русской литературе.
Умом Россию не понять , Аршином общим не измерить : У ней особенная стать - В Россию можно только верить .
Любят родину не за то , что она велика , а за то , что своя .
Но люблю тебя , родина кроткая ! А за что - разгадать не могу . Весела твоя радость короткая С громкой песней весной на лугу .
Самое лучшее предназначение есть защищать свое отечество .
Два чувства дивно близки нам - В них обретает сердце пищу : Любовь к родному пепелищу , Любовь к отеческим гробам .
Россия - Сфинкс . Ликуя и скорбя , И обливаясь черной кровью , Она глядит , глядит , глядит в тебя , И с ненавистью , и с любовью !..
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Составитель С. Ф. Дмитренко
Родной край. Произведения русских писателей о Родине
Родителям, учителям и любознательным школьникам
Эта книга не заменяет, а существенно дополняет традиционные хрестоматии и сборники по литературному чтению. Поэтому вы не найдёте здесь многих знаменитых произведений, постоянно перепечатывающихся и включённых в названные книги. К счастью, русская литература неисчерпаемо богата, и расширять свой круг чтения можно бесконечно, было бы увлечение.
В этой небольшой книге представлены живописные картины нашей родины – от Киева, колыбели восточнославянской цивилизации, до Тихого океана, от Белого моря до Кавказа. По сути, вы получаете удивительную возможность совершить захватывающее путешествие во времени и увидеть многие края и места нашей родины такими, какими они были около полутора столетий назад. Вашими надёжными проводниками будут русские писатели и поэты – подлинные таланты, мастера слова.
В эпоху всеобщего распространения Интернета и лёгкости получения посредством его любой справки и пояснения мы решили обойтись без систематических комментариев к текстам и подробных биографических справок о писателях. Кому-то из читателей они могут понадобиться, кому-то – нет, но во всяком случае каждый школьник получает прекрасную возможность убедиться, что самостоятельный поиск толкований непонятных слов и выражений в Интернете не менее увлекателен, чем знаменитые «стрелялки» и тому подобные аттракционы.
Почти все прозаические произведения мы по понятным причинам вынуждены давать в небольших отрывках, впрочем увлекательных, так что хочется надеяться: у школьников появится возможность прочитать их полностью, а творчество выдающегося русского писателя и этнографа, автора знаменитой книги-словаря «Крылатые слова» Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) станет для них радостным открытием и чтением на всю жизнь!
Иван Никитин
Русь
Под большим шатром
Голубых небес -
Вижу – даль степей
Зеленеется.И на гранях их,
Выше тёмных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.Посмотрю на юг -
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.Гляну к северу -
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;Подымает грудь
Море синее,
И горами лёд
Ходит по морю;И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную…Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей – стола,
Меча – недругу?У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в чёрный день
Низко кланялась?На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища.Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.И давно ль было,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча тёмная?Под грозой её
Леса падали,
Мать сыра земля
Колебалася,И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Чёрным облаком!Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань -
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.Собрала детей,
Стариков и жён,
Приняла гостей
На кровавый пир.И в глухих степях,
Под сугробами,
Улеглися спать
Гости нaвеки.Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..И теперь среди
Городов твоих
Муравьём кишит
Православный люд.По седым морям
Из далёких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота.И во всех концах
Света белого
Про тебя идёт
Слава громкая.Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
Владимир Бенедиктов
Москва
Близко… Сердце встрепенулось;
Ближе… ближе… Вот видна!
Вот раскрылась, развернулась, -
Храмы блещут: вот она!
Хоть старушка, хоть седая,
И вся пламенная,
Светозарная, святая,
Златоглавая, родная
Белокаменная!
Вот – она! – давно ль из пепла?
А взгляните: какова!
Встала, выросла, окрепла,
И по-прежнему жива!
И пожаром тем жестоким
Сладко память шевеля,
Вьётся поясом широким
Вкруг высокого Кремля.
И спокойный, величавый,
Бодрый сторож русской славы -
Кремль – и красен и велик,
Где, лишь божий час возник,
Ярким куполом венчанна
Колокольня Иоанна
Движет медный свой язык;
Где кресты церквей далече
По воздушным ступеням
Идут, в золоте, навстречу
К светлым, божьим небесам;
Где за гранями твердыни,
За щитом крутой стены,
Живы таинства святыни
И святыня старины.
Град старинный, град упорный,
Град, повитый красотой,
Град церковный, град соборный
И державный, и святой!
Он с весёлым русским нравом,
Тяжкой стройности уставам
Непокорный, вольно лёг
И раскинулся, как мог.
Старым навыкам послушный,
Он с улыбкою радушной
Сквозь раствор своих ворот
Всех в объятия зовёт.
Много прожил он на свете.
Помнит предков времена,
И в живом его привете
Нараспашку Русь видна.Русь… Блестящий в чинном строе
Ей Петрополь – голова,
Ты ей – сердце ретивое,
Православная Москва!
Чинный, строгий, многодумной
Он, суровый град Петра,
Полн заботою разумной
И стяжанием добра.
Чадо хладной полуночи -
Гордо к морю он проник:
У него России очи,
И неё судьбы язык.
А она – Москва родная -
В грудь России залегла,
Углубилась, вековая.
В недрах клады заперла.
И вскипая русской кровью
И могучею любовью
К славе царской горяча,
Исполинов коронует
И звонит и торжествует;
Но когда ей угрожает
Силы вражеской напор,
Для себя сама слагает
Славный жертвенный костёр
И, врагов завидя знамя,
К древней близкое стене,
Повергается во пламя
И красуется в огне!
Долго ждал я… грудь тоскою -
Думой ныне голова;
Наконец ты предо мною,
Ненаглядная Москва!
Дух тобою разволнован,
Взор к красам твоим прикован.
Чу! Зовут в обратный путь!Торопливого привета
Вот мой голос: многи лета
И жива и здрава будь!
Да хранят твои раскаты
Русской доблести следы!
Да блестят твои палаты!
Да цветут твои сады!
И одета благодатью
И любви и тишины
И означена печатью
Незабвенной старины,
Без пятна, без укоризны,
Под наитием чудес,
Буди славою отчизны,
Буди радостью небес.
Начало 1838
Алексей Хомяков
Киев
Высоко передо мною
Старый Киев над Днепром,
Днепр сверкает под горою
Переливным серебром.Слава, Киев многовечный,
Русской славы колыбель!
Слава, Днепр наш быстротечный,
Руси чистая купель!Сладко песни раздалися,
В небе тих вечерний звон:
«Вы откуда собралися,
Богомольцы, на поклон?»– «Я оттуда, где струится
Тихий Дон – краса степей».
– «Я оттуда, где клубится
Беспредельный Енисей!»– «Край мой – теплый брег Евксина!»
– «Край мой – брег тех дальних стран,
Где одна сплошная льдина
Оковала океан».
– «Я от матушки Москвы».– «Дик и страшен верх Алтая,
Вечен блеск его снегов,
Там страна моя родная!»
– «Мне отчизна – старый Псков».– «Я от Ладоги холодной».
– «Я от синих волн Невы».
– «Я от Камы многоводной».
– «Я от матушки Москвы».Слава, Днепр, седые волны!
Слава, Киев, чудный град!
Мрак пещер твоих безмолвный
Краше царственных палат.Знаем мы, в века былые,
В древню ночь и мрак глубок,
Над тобой блеснул России
Солнце вечного восток.И теперь из стран далеких,
Из неведомых степей,
От полночных рек глубоких -
Полк молящихся детей -Мы вокруг своей святыни
Все с любовью собраны…
Братцы, где ж сыны Волыни?
Галич, где твои сыны?Горе, горе! их спалили
Польши дикие костры;
Их сманили, их пленили
Польши шумные пиры.Меч и лесть, обман и пламя
Их похитили у нас;
Их ведёт чужое знамя,
Ими правит чуждый глас.Пробудися, Киев, снова!
Падших чад своих зови!
Сладок глас отца родного,
Зов моленья и любви.И отторженные дети,
Лишь услышат твой призыв,
Разорвав коварства сети,
Знамя чуждое забыв,Снова, как во время оно,
Успокоиться придут
На твоё святое лоно,
В твой родительский приют.И вокруг знамён отчизны
Потекут они толпой,
К жизни духа, к духу жизни,
Возрождённые тобой!
<Ноябрь 1839>
Пётр Вяземский
Степь
Бесконечная Россия
Словно вечность на земле!
Едешь, едешь, едешь, едешь,
Дни и вёрсты нипочём!
Тонут время и пространство
В необъятности твоей.Степь широко на просторе
Поперёк и вдоль лежит,
Словно огненное море
Зноем пышет и палит.Цепенеет воздух сжатый,
Не пахнёт на душный день
С неба ветерок крылатый,
Ни прохладной тучки тень.Небеса, как купол медный,
Раскалились. Степь гола;
Кое-где пред хатой бедной
Сохнет бедная ветла.С кровли аист долгоногой
Смотрит, верный домосед;
Добрый друг семьи убогой,
Он хранит её от бед.Шагом, с важностью спокойной
Тащут тяжести волы;
Пыль метёт метелью знойной,
Вьюгой огненной золы.Как разбитые палатки
На распутии племён -
Вот курганы, вот загадки
Неразгаданных времён.Пусто всё, однообразно,
Словно замер жизни дух;
Мысль и чувство дремлют праздно,
Голодают взор и слух.Грустно! Но ты грусти этой
Не порочь и не злословь:
От неё в душе согретой
Свято теплится любовь.Степи голые, немые,
Всё же вам и песнь, и честь!
Всё вы – матушка-Россия,
Какова она ни есть!
Степан Шевырёв
Ока
Много рек течёт прекрасных
В царстве Руси молодой,
Голубых, златых и ясных,
С небом спорящих красой.
Но теперь хвалу простую
Про одну сложу реку:
Голубую, разливную,
Многоводную Оку.
В нраве русского раздолья
Изгибается она:
Городам дарит приволья
Непоспешная волна.
Ленью чудной тешит взоры;
Щедро воды разлила;
Даром кинула озёры -
Будто небу зеркала.
Рыбакам готовит ловли,
Мчит тяжёлые суда;
Цепью золотой торговли
Вяжет Руси города:
Муром, Нижний стали братья!
Но до Волги дотекла;
Скромно волны повела, -
И упала к ней в объятья,
Чтоб до моря донесла.
Поликсена Соловьёва
Петербург
Город туманов и снов
Встаёт предо мною
С громадой неясною
Тяжких домов,
С цепью дворцов,
Отражённых холодной Невою.
Жизнь торопливо бредёт
Здесь к цели незримой…
Я узнаю тебя с прежней тоской,
Город больной,
Неласковый город любимый!
Ты меня мучишь, как сон,
Вопросом несмелым…
Ночь, но мерцает зарёй небосклон…
Ты весь побеждён
Сумраком белым.
Лукьян Якубович
Урал и Кавказ
Заспорили горы Урал и Кавказ.
И молвил Урал: «Мир ведает нас!
Богат я и златом, богат серебром,
Алмазом, и яшмой, и всяким добром;
Из недр моих много сокровищ добыто
И много сокровищ покуда в них скрыто!
Богатую подать я людям плачу:
Я жизнь их лелею, сребрю, золочу!
Кавказу ль досталось равняться со мной:
Он нищий и кроет от нищих разбой!»
– Молчи ты, презренный! – воскликнул
Кавказ. -
Я врач, правоверный; мир ведает нас!
Богатства рождают болезни, пороки,
Людей исцеляют Кавказские токи;
Я жителей дольних, недужных целю;
Я жителей горных, могучих люблю:
Одним я здоровье и жизнь обновляю,
Другим – их приволье и мир сохраняю;
Я в древности первый дал Ною приют:
За то меня знают, и любят, и чтут!
Сергей Максимов
(Из книги «Год на севере»)
Поездка в Соловецкий монастырь
<…> Крепкий ветер гнал нас все вперёд скоро и сильно. Сильно накренившееся на бок судно отбивало боковые волны и разрезало передние смело и прямо. Выплывет остров и начнёт мгновенно сокращаться, словно его кто тянет назад; выясняется и отходит взад другой – решительная груда огромных камней, набросанных в замечательном беспорядке один на другой, и сказывается глазам вслед за ним третий остров, покрытый мохом и ельником. На острове этом бродят олени, завезённые сюда с кемского берега, из города, на все лето. Олени эти теряют здесь свою шерсть, спасаются от оводов, которые мучат их в других местах до крайнего истощения сил. Здесь они, по словам гребцов, успевают одичать за все лето до такой степени, что трудно даются в руки. Ловят их тогда, загоняя в загороди и набрасывая петли на рога, которые успевают уже тогда нарости вновь, сбитые животными летом. Между оленями видны ещё бараны, тоже кемские и тоже свезённые сюда с берега на лето.
Едем мы уже два часа с лишком. Прямо против нашего карбаса, на ясном, безоблачном небе, из моря выплывает светлое маленькое облачко, неясно очерченное и представляющее довольно странный, оригинальный вид. Облачко это, по мере дальнейшего выхода нашего из островов, превращалось уже в простое белое пятно и всё-таки – по-прежнему вонзённое, словно прибитое к небу.
Гребцы перекрестились.
– Соловки видны! – был их ответ на мой спрос.
– Вёрст ещё тридцать будет до них, – заметил один.
– Будет, беспременно будет, – отвечал другой.
– Часам к десяти вечера, надо быть, будем! (Мы выехали из Кеми в три часа пополудни.)
– А пожалуй, что и будем!..
– Как не быть, коли всё такая погодка потянет. Берись-ка, братцы, за вёсла, скорей пойдет дело, скорее доедем.
Гребцы, видимо соскучившиеся бездельным сидением, охотно берутся за вёсла, хотя ветер, заметно стихая, всё ещё держится в парусах. Вода стоит самая кроткая, то есть находится в том своём состоянии, когда она отливом своим умела подладиться под попутный ветер. Острова продолжают сокращаться, судно продолжает качать, и заметно сильнее по мере того, как мы приближаемся к двадцатипятиверстной салме, отделяющей монастырь от последних островов из группы Кузовов. Наконец мы въезжаем и в эту салму. Ветер ходит сильнее; качка становится крепче и мешает писать, продолжать заметки. Несёт нас вперёд необыкновенно быстро. Монастырь выясняется сплошной белой массой. Гребцы бросают вёсла, чтобы не дразнить ветер. По-прежнему крутятся и отлетают прочь с пеной волны, уже не такие частые и мелкие, как те, которые сопровождали нас между Кузовами. Налево, далеко взад, остались в тумане Горелые острова. На голомяни, вдали моря направо, белеют два паруса, принадлежащие, говорят, мурманским шнякам, везущим в Архангельск треску и палтусину первосолками…
Набежало облако и спрыснуло нас бойким, крупным дождём, заставившим меня спрятаться в будку. Дождь тотчас же перестал и побежал непроглядным туманом направо, затянул от наших глаз острова Заяцкие, принадлежащие к группе Соловецких.
– Там монастырские живут, церковь построена, при церкви монах живёт, дряхлый, самый немощный: он и за скотом смотрит, он и с аглечкими спор имел, не давал им скотины. Там-то и козёл тот живет, что не давался супостатам в руки…
Так объясняли мне гребцы.
По морю продолжает бродить взводень, который и раскачивает наше судно гораздо сильнее, чем прежде. Ветер стих; едем на вёслах. Паруса болтаются то в одну сторону, то в другую, ветер как будто хочет установиться снова, но какой – неизвестно. Ждали его долго и не дождались никакого. Взводень мало-помалу укладывается, начинает меньше раскачивать карбас, рябит уже некрутыми и невысокими волнами. Волны эти по временам нет-нет, да и шибнут в борт нашего карбаса, перевалят его с одного боку на другой, и вдруг в правый борт как будто начало бросать камнями, крупными камнями; стук затеялся сильный. Гребцы крепче налегли на весла, волны прядали одна через другую в каком-то неопределённом, неестественном беспорядке. Море на значительное пространство вперёд зарябило широкой полосой, сталась на нём словно рыбья чешуя, хотя впереди и кругом давно уже улеглась вода гладким зеркалом.
– Сувоем едем, на место такое угодили, где обе воды встретились: полая (прилив) с убылой (отливом). Ингодь так и осилить его не сумеешь, особо на крутых, а то и тонут, – объясняли мне гребцы, когда, наконец, прекратились эти метанья волн в килевые части карбаса. Мы выехали на гладкое море, на котором уже успел на то время улечься недавний сильный взводень.
Монастырь кажется всё яснее и яснее: отделилась колокольня от церквей, выделились башни от стены, видно ещё что-то многое. Заяцкие острова направо яснеются так же замечательно подробно. Мы продолжаем идти греблей. Монастырь всецело забелел между группою деревьев и представлял один из тех видов, которыми можно любоваться и залюбоваться. Вид его был хорош, насколько может быть хороша группа каменных зданий, и особенно в таком месте и после того, когда прежде глаз встречал только голые, бесплодные гранитные острова и повсюдное безлюдье и тишь. В общем, монастырь был очень похож на все другие монастыри русские. Разница была только в том, что стена его пестрела огромными камнями, неотёсанными, беспорядочно вбитыми в стену словно нечеловеческими руками и силою. Пестрота эта картинностью и – если так можно выразиться – дикостью своею увлекла меня. Прихвалили монастырскую ограду и гребцы мои.
В половине десятого часа монастырь был верстах в двух, на которые обещали всего полчаса ходу. Ровно в десять часов мы уже идём Соловецкой губой между рядом гранитных корг с несметным множеством деревянных крестов. Теми же крестами уставлены и все три берега, развернувшиеся по сторонам. В губе стоят ладьи и мелкие суда; могут, говорят, подходить к самой монастырской пристани самые крупные суда – до того глубока губа!
<…> По прибрежью бродят лошади с колокольчиками на шее; ходят инвалидные солдаты; на причалившей ладье шевелится люд православный; из-за ограды белеются монастырские церкви и несётся звонкий благовест, отдающийся долгим эхом. Правее архангельской гостиницы зеленеет осиновый лес, левее – берёзки, и видятся низенькие белые столбики второй ограды. Дальше сверкает неоглядною, бесконечною гладью море. Чайки продолжают кричать по-прежнему невыносимо тоскливо, у пристани белеет парусок – монахи ловят сельдей на сегодняшнюю трапезу. Солнышко весело светит и разливает приятную, увлекающую теплоту.
Я вышел из номера и пошёл бродить подле ограды.
Тут, на прибрежье губы, выстроены две часовни: одна Петровская, на память двукратного посещения монастыря Петром Великим, другая Константиновская, на память посещения монастыря великим князем Константином Николаевичем. Вблизи их стоит гранитный обелиск на память и с подробным описанием бомбардирования монастыря англичанами. <…>
Прямо против монастырских ворот находилась третья часовня, называемая Просфоро-Чудовою.
– На этом месте, – объясняли мне монахи, – новгородские купцы обронили просфору, которую дал им праведный отец наш Зосима. Пробегала мимо собака, хотела есть, но огонь, исшедши из просфоры, попалил её.
В версте от монастыря четвёртая часовня, Таборская, построена на том месте, где погребены умершие и убитые из московского войска, осаждавшего монастырь с 1667 по 1677 год.
Поводом к восстанию соловецких старцев, как известно, послужило исправление патриархом Никоном церковных книг. В 1656 году вновь исправленные книги присланы были в монастырь Соловецкий. Старцы, зная уже о московских бунтах и распрях, а равно и о том, что сам исправитель (некогда монах соловецкий) находится под царским гневом, присланных из Москвы книг не смотрели, а, запечатав их в сундуки, поставили в оружейной палате. Церковные службы отправлялись по старым книгам. В 1661 году из Москвы прислано было множество священников для обращения старцев к раскаянию. Московское правительство думало делать благо, но сделало ошибку. <…>
Осматривая настоящее состояние монастыря и вникая во все подробности его внутреннего и внешнего устройства, почти на каждом шагу встречаем имя св. митрополита Филиппа, бывшего здесь с 1548 года по 1566 год игуменом. В эти осьмнадцать лет он успел сделать многое, что до сих ещё пор имеет всю силу материального своего значения. Поставленный в исключительное положение, любимец грозного царя, щедрого на подарки и милостыню, сам сын богатого отца из старинного боярского рода Колычевых, св. Филипп не стеснял себя в материальных средствах для того, чтобы удовлетворять всем своим стремлениям и помыслам. Он исключительно посвятил деятельность на то, чтобы остров Соловецкий, до того времени сильно запущенный, сделать возможно удобным для обитания: прорыл канавы, вычистил сенокосные луга и увеличил их в числе, провёл через леса, горы и болота дороги, устроил для больной братии больницу, учредил по возможности лучшую и здоровую пищу, внутри монастыря, подле сушила, устроил каменную водяную мельницу и для неё провёл воду из 52 дальних озёр главного Соловецкого острова, в братской и общей кухне устроил колодезь, в который проведена из Святого озера вода через подземную трубу под крепостною стеною. Помпа колодезя этого зимою подогревается нарочно устроенною печью. Другая печь приготовляет теперь в один раз до 200 хлебов. При многолюдстве богомольцев в печь эту ставят две квашни в день, хлеб день отлёживается, на другой день поедается весь. Остатки едят рабочие, остатки же этих остатков превращаются в сухари. Прежде было обыкновение давать каждому богомольцу по широкому ломтю на дорогу, теперь это, говорят, вывелось из употребления. В квасной запасается 50 бочек по 200 ведер каждая.
Сверх всего этого, св. Филипп умножил домашний рогатый скот и на островах Муксалмах выстроил для него особый коровий двор. Он же развёл на острове лапландских оленей, которые живут там и до настоящего времени; выстроил просторные соборные церкви и огромную трапезу, вмещающую сверх тысячи человек гостей и братии. Близ монастыря сделал насыпи и разные машины к облегчению трудов работников, построил кирпичные заводы, заменил старинные чугунные плиты – клепала, била – колоколами, правителям поморских волостей, тиунам, слугам и доводчикам назначил жалованье, и пр., и пр.
Монастырь и в настоящее время находится в таком состоянии, что не нуждается во многом; только пшеница, вино, рожь и некоторое количество соли для монастыря покупное, а всё почти остальное он имеет своё. При лёгком даже взгляде, монастырь поражает необъятным богатством. Не заглядывая в сундуки его, которые, говорят, ломятся от избытка серебра, золота, жемчугов и других драгоценностей, легко видишь, что сверх годичного расхода на братию у него остаётся ещё огромный залишек, который пускается в рост на проценты. <…>
Торговля производится всюду, чуть ли не во всех монастырских углах: на паперти Анзерского скита продают лубочный вид этого скита, на Анзерской горе Голгофе (в скиту же) продают вид Голгофского скита, и везде кое-какие книги, и везде стихи монаха. Можно купить сапоги из нерпичьей кожи, можно купить и широкий монашеский пояс из той же кожи, довольно хорошо выделанной в самом монастыре. В самом же монастыре пишутся и иконы, шьётся платье не только на монахов, но и на штатных служителей, обязанных чёрными и более трудными работами. Большая половина рабочих живёт по обету. Обеты дают они при случае опасностей, которыми так богато негостеприимное Белое море. Тюлений промысел, называемый выволочным, соблазнительный по богатству добычи, опасный по отправлению, губит много людей. Зверя бьют на дальних льдинах; льдины эти часто отрываются ветрами и выволакиваются в море вместе с промышленниками. Счастливые из них прибиваются к острову Сосновцу или к Терскому берегу. Они-то и дают, в благодарность за спасение, обет бесплатно работать на монастырь три – пять лет.
Большая часть уносится в океан на неизбежную гибель.
В монастыре вылавливается морской зверь, вытапливается его сало, выделывается его шкура. Есть невода для белуг, есть сети для нерпы и бельков. В монастырскую губу приходит в несметном числе лучший сорт беломорских сельдей, небольших, нежных мясом, жирных. Только крайне плохой засол, какая-то запущенность этого дела мешают пускать их в продажу. Выловленные сельди летом уходят на братскую уху, выловленные осенью частию потребляются, частию идут впрок на зиму. Полотно для нижнего монашеского белья не покупное: оно сносится богомольными женщинами с разных концов огромной России; они же приносят и нитки. Коровы для молока, творогу и масла в монастыре свои; бараны, живущие на Заяцком острову, дают шерсть для зимних монашеских тулупов и мясо для трапезы штатных монастырских служителей в скоромные дни. Лошадей монастырь имеет также своих. Между монахами и штатными служителями есть представители всякого рода мастерств: серебряники, слесари, медники, оловянишники, портные, сапожники, резчики. Все другие мастерства, не требующие особенных познаний, разделены на послушания; таковы: рыбаки, продавцы, пекаря, мельники, маляры.
В этом отношении монастырь представляет целое отдельное общество, независимое, сильное средствами и притом значительно многолюдное. Ежегодные обильные вклады и правильное хозяйство обещают монастырю впереди несчётные годы. <…>
Внимание! Это ознакомительный фрагмент книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента ООО "ЛитРес".
«С чего начинается Родина?», - была такая песня в старом советском фильме о войне, которую необыкновенно проникновенно и выразительно пел Марк Бернес.
Действительно, у каждого человека чувство родины связано с чем-то своим, особенным, индивидуальным.
Для кого-то, это связано с песней - раздольной, одновременно удалой и грустной. Для кого-то, это впечатление неохватного российского простора, рождающего порыв воли и чувство неясной тоски. Для кого-то, это глубоко сердечное чувство нежности и заботы, связанное с маленьким пятачком обширной российской земли, с которым соединен нитями родства: здесь ты родился, здесь поныне ходишь «по годам, как по следам».
В представленном списке каждая из книжек «проиграет» вам самые разнообразные ноты этой богатейшей партитуры под названием «моя родина».
Разные края, разные уголки России, разные судьбы пройдут перед вами, рождая то самое «чуко-гековское» чувство, что «надо честно жить, много трудиться и крепко беречь эту землю», нашу общую Родину.
1. Родина: исторический научно-популярный журнал
2017. - № 12. 12+
«Родина» — ежемесячный русский, с 1989 года советский и с 1992 года российский исторический иллюстрированный журнал. Учрежден Администрацией Президента России и Правительством России, издается при поддержке Федерального агентства России по печати и массовым коммуникациям.
Современный журнал «Родина» позиционирует себя продолжателем традиций одноименного журнала, основанного в 1879 году в столице Российской империи Санкт-Петербурге. Издавался до 1917 года. Затем издание возобновилось в 1989 году. Выходит ежемесячно с января 1989 года в Москве.
Главная тема декабрьского номера: чем в истории нашего Отечества стало слово «Родина». Оно пришло к нам из глубины веков, но от частого употребления не потускнело и не измельчало. Читайте на страницах журнала о самолете «Родина», деревне «Родина», о танке «Мать-Родина», рыболовецком колхозе «За Родину», о шахте «Родина» на Донбассе…
Большой интерес у читателей вызовет подборка материалов о тех, кого потеряло наше Отечество в годы революционного Исхода, и кто прославился в эмиграции за океаном: Владимир Зворыкин стал отцом американского телевидения; Василий Леонтьев — выдающимся экономистом, Игорь Сикорский проявил себя в авиастроении, Александр Понятов изобрел видеомагнитофон… Также журнал расскажет, кто был прототипом легендарной Анки-пулеметчицы в фильме «Чапаев».
Родина - Одна!
2. Наше Отечество: Рассказы и повести
Издательство: Дрофа-Плюс, 2008. 12+
В большую школьную хрестоматию вошли интересные, познавательные рассказы и повести советских и современных писателей, отражающие практически все периоды отечественной истории - от становления нашего Отечества и правления первых русских князей до Великой Отечественной войны.
Книга воссоздает цельную и живую картину героического прошлого России - знаменательные битвы, славные победы русских полководцев, реформы государственных деятелей, подвиги простых русских людей, открытия первых землепроходцев.
3. Отеческая земля: рассказы, отрывки из повестей, романов
Издательство: Детская литература, 1985. 12+
В названии книги, в словах «Отеческая земля», соединились два начала всего сущего - отцовское и материнское. Земля-матушка, говорим мы, мать-кормилица, мать - сыра земля. Представляем при этом не что-то отвлеченное, а именно землю, по которой мы ходим, на которой стоят дома, в которых мы живем, на которой растет хлеб.
Сборник рассказов русских советских писателей о родной земле, о любви к ней, о труде крестьянском - обо всем, что именуется Родиной. Воспитать в себе эту любовь, стремление быть полезным Отечеству - вот те мысли и чувства, которые выражены в произведениях Астафьева, Шукшина, Троепольского, Абрамова, Пришвина и других писателей.
4. Сладков Н. С севера на юг
Издательство: Детгиз, 2013. 6+
В книге «С севера на юг» раскрывается огромный мир с его бескрайними лесами и полями, знойными пустынями, высокими горами, зеленой тайгой и холодной северной тундрой. И повсюду обитают младшие братья человека - звери и птицы, большие и совсем крохотные, и все они нуждаются в его бережном внимании и защите.
«Огромна наша страна. Всем хватит места. И нам и зверью». Это слова Святослава Сахарнова, писателя-природоведа.
Родина - у нас Одна!
.jpg)
5. С чего начинается Родина: стихи русских поэтов
Издательство: РОСМЭН, 2008. 6+
Родная сторона, Родина, Отчизна… Когда произносишь эти слова - в сердце вспыхивает огонек любви и тепла. Ведь так мы называем то, что нам особенно дорого: край, где родились, и где прошло наше детство, родительский дом, страну, в которой живем. А в памяти оживают воспоминания, которые мы храним всю жизнь: тепло материнских рук, вкус бабушкиного пирога, лес за рекой, ромашки у крыльца. Вот почему в душе каждого человека живет собственное, только ему близкое понимание, что такое РОДИНА.
Прочитав замечательные стихи, собранные в этой книге, узнаешь, что писали о свих чувствах к Отчизне, как выражали свою любовь к ней, тревогу за ее судьбу самые лучшие поэты России: М. Лермонтов, А. Фет, Е. Баратынский, В. Жуковский, Н. Рубцов, К. Симонов и многие другие.
.jpg)
6. С чего начинается Родина: стихи советских поэтов
Издательство: Дрофа-Плюс, 2008. 6+
Любовь к Родине зарождается в сердце по-разному. Но она невозможна без внимательного и бережного отношения к ее истории и культуре. Эта книга - взгляд на советскую эпоху через призму героического романтизма.
Стихи и песни известных поэтов и великолепные иллюстрации тонко и точно передают дух эпохи, в которой были войны и лишения, оптимизм молодости и радость дружного труда, идеализм и вера в светлое будущее.
В книгу вошли стихи советских поэтов М. Матусовского, А. Твардовского, М. Исаковского, В. Лебедева-Кумача и др. И все они воспевают силу человека, радость дружного труда и чувство гордости за свое Отечество.
7. Тихая моя Родина: стихотворения отечественных поэтов ХХ века
Издательство: Астрель, АСТ, 2004. 12+
Свой образ «тихой Родины» пронесли сквозь жизнь поэты Иван Бунин и Валерий Брюсов, Александр Блок и Андрей Белый, Максимилиан Волошин и Велимир Хлебников, Анна Ахматова и Марина Цветаева и многие другие.
Светлые лирические стихи поэтов серебряного века органично слились с грустными стихами поэтов есенинского круга и с произведениями, появившимися в годы Великой Отечественной войны.
Из этих бессмертных стихов создан проникновенный гимн нашей Родине.
8. Теплоухов К. Н. Путешествия по Уралу: Рассказы
Издательство: Каменный пояс, 2017. 12+
В издательстве «Каменный пояс» Государственного исторического музея Южного Урала вышла в свет книга путевых очерков Константина Теплоухова «Путешествия по Уралу».
В сборнике три очерка: «По реке Чусовой», «По северному Уралу» (Кушва, Верхотурье, сплав по рекам Лозьва и Вишера, Чердынь), «В Мраморском заводе». Они полны бесценных наблюдений, которые будут полезны и современным любителям путешествий и сплавов по этим лесам и рекам, написаны прекрасным литературным языком (автор вполне выдерживает сравнение с такими писателями-путешественниками, как Иван Гончаров с его «Фрегатом «Паллада» или Владимир Арсеньев с «Дерсу Узала»). Много замечательных наблюдений о быте и нравах уральской глубинки (в том числе о жизни коренного народа северного Урала — вотяков) и особенного теплоуховского юмора, помогающего преодолевать все трудности непростого и небезопасного порой путешествия: «… бесконечное болото, такое черное, что болото «Баскервильской собаки» Ш. Холмса — райское место…».
«Путешествия по Уралу» — уже четвертая книга Константина Теплоухова, увидевшая свет в XXI веке (три предыдущие — «Челябинские хроники», «Мемуары: 1899-1934» и «Константин Теплоуховъ. Удивительное жизнеописание акцизного чиновника и человека в его мемуарах, рассказах и фотографиях. 1897-1924 гг.») и, хочется надеяться, не последняя. Нынешнее издание осуществлено по решению методического совета Государственного исторического музея Южного Урала.
9. Востоков С. Рябиновое солнце
Издательство: Самокат, 2013. 0+
Земля наша загадочная. Как ее ни тесни, а все же где-нибудь под самой Москвой какая-нибудь деревенька останется. И все в ней есть: домики с огородами, яблони в саду, печки с трубами, колодцы с ведрами. И разные странности, и тихие чудеса, без которых в деревне не бывает. И все это - Родина, наша Родина.
Сборник рассказов «Рябиновое солнце» продолжает лучшие традиции отечественной прозы для детей. Лирические истории Станислава Востокова и иллюстрации Марии Воронцовой наполнены любовью к природе и к людям, что является составляющей Родины.
10. Попов В. Все мы не красавцы
Издательство: Самокат, 2012. 12+
Валерий Попов рассказывает о своем герое (школьнике, затем студенте и, наконец, молодом инженере) весело, но заботы этого героя - самые настоящие: отношения с одноклассниками, первая любовь, поиски призвания. И все на фоне улиц, проспектов и переулков, скверов и бульваров, дворов и домов родного города Ленинграда (Питера).
Легко, без занудства и морализаторства Попов показывает, как важно быть человеком, чувствовать и любить жизнь, не оглядываясь на других — простые незамысловатые истины искусно вплетены в повествование и приправлены петербургским колоритом. Все мы не красавцы, это правда, но ведь так даже интереснее жить. Представляете, если бы все кругом были идеальными? Скукота, да и только. Книга получилась очень тонкая и взрослая. Ведь все мы когда-то были детьми и все стали взрослыми.
Рассказы для младших школьников о Родине, о родной земле. Рассказы, воспитывающие у детей любовь и уважение к родной земле. Рассказы Ивана Бунина, Евгения Пермяка, Константина Паустовского.
Иван Бунин. Косцы
Мы шли по большой дороге, а они косили в молодом берёзовом лесу поблизости от неё — и пели.
Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой все мы жили в то время, не вернётся уже вовеки.
Они косили и пели, и весь берёзовый лес, ещё не утративший густоты и свежести, ещё полный цветов и запахов, звучно откликался им.
Кругом нас были поля, глушь серединной, исконной России. Было предвечернее время июньского дня... Старая большая дорога, заросшая кудрявой муравой, изрезанная заглохшими колеями, следами давней жизни наших отцов и дедов, уходила перед нами в бесконечную русскую даль. Солнце склонялось на запад, стало заходить в красивые лёгкие облака, смягчая синь за дальними извалами полей и бросая к закату, где небо уже золотилось, великие светлые столпы, как пишут их на церковных картинах. Стадо овец серело впереди, старик-пастух с подпаском сидел на меже, навивая кнут... Казалось, что нет, да никогда и не было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой — или благословенной — богом стране. И они шли и пели среди её вечной полевой тишины, простоты и первобытности с какой-то былинной свободой и беззаветностью. И берёзовый лес принимал и подхватывал их песню так же свободно и вольно, как они пели.
Они были «дальние», рязанские. Они небольшой артелью проходили по нашим, орловским, местам, помогая нашим сенокосам и подвигаясь на низы, на заработки во время рабочей поры в степях, ещё более плодородных, чем наши. И они были беззаботны, дружны, как бывают люди в дальнем и долгом пути, на отдыхе от всех семейных и хозяйственных уз, были «охочи к работе», неосознанно радуясь её красоте и спорости. Они были как-то стариннее и добротнее, чем наши, — в обычае, в повадке, в языке, — опрятной и красивей одеждой, своими мягкими кожаными бахилками, белыми ладно увязанными онучами, чистыми портками и рубахами с красными, кумачовыми воротами и такими же ластовицами.
Неделю тому назад они косили в ближнем от нас лесу, и я видел, проезжая верхом, как они заходили на работу, пополудновавши: они пили из деревянных жбанов родниковую воду, — так долго, так сладко, как пьют только звери да хорошие, здоровые русские батраки, — потом крестились и бодро сбегались к месту с белыми, блестящими, наведёнными, как бритва, косами на плечах, на бегу вступали в ряд, косы пустили все враз, широко, играючи, и пошли, пошли вольной, ровной чередой. А на возвратном пути я видел их ужин. Они сидели на засвежевшей поляне возле потухшего костра, ложками таскали из чугуна куски чего-то розового.
Я сказал:
— Хлеб-соль, здравствуйте.
Они приветливо ответили:
— Доброго здоровья, милости просим!
Поляна спускалась к оврагу, открывая ещё светлый за зелёными деревьями запад. И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:
— Ничего, они сладкие, чистая курятина!
Теперь они пели: «Ты прости-прощай, любезный друг!» — подвигались по берёзовому лесу, бездумно лишая его густых трав и цветов, и пели, сами не замечая того. И мы стояли и слушали их, чувствуя, что уже никогда не забыть нам этого предвечернего часа и никогда не понять, а главное, не высказать вполне, в чём такая дивная прелесть их песни.
Прелесть её была в откликах, в звучности берёзового леса. Прелесть её была в том, что никак не была она сама по себе: она была связана со всем, что видели, чувствовали и мы и они, эти рязанские косцы. Прелесть была в том несознаваемом, но кровном родстве, которое было между ими и нами — и между ими, нами и этим хлебородным полем, что окружало нас, этим полевым воздухом, которым дышали и они и мы с детства, этим предвечерним временем, этими облаками на уже розовеющем западе, этим снежим, молодым лесом, полным медвяных трав по пояс, диких несметных цветов и ягод, которые они поминутно срывали и ели, и этой большой дорогой, её простором и заповедной далью. Прелесть была в том, что все мы были дети своей родины и были все вместе и всем нам было хорошо, спокойно и любовно без ясного понимания своих чувств, ибо их и не надо, не должно понимать, когда они есть. И ещё в том была (уже совсем не сознаваемая нами тогда) прелесть, что эта родина, этот наш общий дом была — Россия, и что только её душа могла петь так, как пели косцы в этом откликающемся на каждый их вздох берёзовом лесу.
Прелесть была в том, что это было как будто и не пение, а именно только вздохи, подъёмы молодой, здоровой, певучей груди. Пела одна грудь, как когда-то пелись песни только в России и с той непосредственностью, с той несравненной лёгкостью, естественностью, которая была свойственна в песне только русскому. Чувствовалось — человек так свеж, крепок, так наивен в неведении своих сил и талантов и так полон песнью, что ему нужно только легонько вздыхать, чтобы отзывался весь лес на ту добрую и ласковую, а порой дерзкую и мощную звучность, которой наполняли его эти вздохи.
Они подвигались, без малейшего усилия бросая вокруг себя косы, широкими полукругами обнажая перед собою поляны, окашивая, подбивая округ пней и кустов и без малейшего напряжения вздыхая, каждый по-своему, но в общем выражая одно, делая по наитию нечто единое, совершенно цельное, необыкновенно прекрасное. И прекрасны совершенно особой, чисто русской красотой были те чувства, что рассказывали они своими вздохами и полусловами вместе с откликающейся далью, глубиной леса.
Конечно, они «прощались, расставались» и с «родимой сторонушкой», и со своим счастьем, и с надеждами, и с той, с кем это счастье соединялось:
Ты прости-прощай, любезный друг,
И, родимая, ах да прощай, сторонушка! —
говорили, вздыхали они каждый по-разному, с той или иной мерой грусти и любви, но с одинаковой беззаботно-безнадёжной укоризной.
Ты прости-прощай, любезная, неверная моя,
По тебе ли сердце черней грязи сделалось! —
говорили они, по-разному жалуясь и тоскуя, по- разному ударяя на слова, и вдруг все разом сливались уже в совершенно согласном чувстве почти восторга перед своей гибелью, молодой дерзости перед судьбою и какого-то необыкновенного, всепрощающего великодушия, — точно встряхивали головами и кидали на весь лес:
Коль не любишь, не мил — бог с тобою,
Коли лучше найдёшь — позабудешь! —
и по всему лесу откликалось на дружную силу, свободу и грудную звучность их голосов, замирало и опять, звучно гремя, подхватывало:
Ах, коли лучше найдёшь — позабудешь,
Коли хуже найдёшь — пожалеешь!
В чём ещё было очарование этой песни, её неизбывная радость при всей её будто бы безнадёжности? В том, что человек всё-таки не верил, да и не мог верить, по своей силе и непочатости, в эту безнадёжность. «Ах, да все пути мне, молодцу, заказаны!» — говорил он, сладко оплакивая себя. Но не плачут сладко и не поют своих скорбей те, которым и впрямь нет нигде ни пути, ни дороги. «Ты прости-прощай, родимая сторонушка!» — говорил человек — и знал, что всё-таки нет ему подлинной разлуки с нею, с родиной, что, куда бы ни забросила его доля, всё будет над ним родное небо, а вокруг — беспредельная родная Русь, гибельная для него, балованного, разве только своей свободой, простором и сказочным богатством. «Закатилось солнце красное за тёмные леса, ах, все пташки приумолкли, все садились по местам!» Закатилось моё счастье, вздыхал он, тёмная ночь с её глушью обступает меня, — и всё-таки чувствовал: так кровно близок он с этой глушью, живой для него, девственной и преисполненной волшебными силами, что всюду есть у него приют, ночлег, есть чьё-то заступничество, чья-то добрая забота, чей-то голос, шепчущий: «Не тужи, утро вечера мудренее, для меня нет ничего невозможного, спи спокойно, дитятко!» — И из всяческих бед, по вере его, выручали его птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые и даже сама Баба-Яга, жалевшая его «по его младости». Были для него ковры-самолёты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды, знал он молитвы и заклятия, чудодейные опять-таки по вере его, улетал из темниц, скинувшись ясным соколом, о сырую Землю-Мать ударившись, заступали его от лихих соседей и ворогов дебри дремучие, чёрные топи болотные, пески летучие — и прощал милосердный бог за все посвисты удалые, ножи острые, горячие...
Ещё одно, говорю я, было в этой песне — это то, что хорошо знали и мы и они, эти рязанские мужики, в глубине души, что бесконечно счастливы были мы в те дни, теперь уже бесконечно далёкие — и невозвратимые. Ибо всему свой срок, — миновала и для нас сказка: отказались от нас наши древние заступники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобраные скатерти, поруганы молитвы и заклятия, иссохла Мать-Сыра-Земля, иссякли животворные ключи — и настал конец, предел божьему прощению.
Евгений Пермяк. Сказка-присказка про родной Урал
В этой сказке-присказке всякой разной чепушины хоть отбавляй. В забытые тёмные времена эту байку чей-то досужий язык породил да по свету пустил. Житьишко у неё было так себе. Маломальское. Кое-где она ютилась, кое-где до наших лет дожила и мне в уши попала.
Не пропадать же сказке-присказке! Куда-нибудь, кому-никому, может, и сгодится. Приживётся — пусть живёт. Нет — моё дело сторона. За что купил, за то и продаю.
Слушайте.
Вскорости, как наша земля отвердела, как суша от морей отделилась, зверями всякими, птицами населилась, из глубин земли, из степей прикаспинских золотой Змей-полоз выполз. С хрустальной чешуёй, с самоцветным отливом, огненным нутром, рудяным костяком, медным прожильем...
Задумал собою землю опоясать. Задумал и пополз от каспинских полуденных степей до полуночных холодных морей.
Больше тысячи вёрст полз как по струне, а потом вилять начал.
Осенью, видно, дело-то было. Круглая ночь застала его. Ни зги! Как в погребе. Заря даже не занимается.
Завилял полоз. От Усы-реки к Оби свернул и на Ямал было двинулся. Холодно! Он ведь как- никак из жарких, преисподних мест вышел. Влево пошёл. И прошёл сколько-то сотен вёрст, да увидел варяжские кряжи. Не приглянулись они, видно, полозу. И удумал он через льды холодных морей напрямки махнуть.
Махнуть-то махнул, только каким ни будь толстым лёд, а разве такую махину выдержит? Не выдержал. Треснул. Осел.
Тогда Змей дном моря пошёл. Ему что при неохватной-то толщине! Брюхом по морскому дну ползёт, а хребет поверх моря высится. Такой не утонет. Только холодно.
Как ни горяча огневая кровь у Змея-полоза, как ни кипит всё вокруг, а море всё-таки не лохань с водой. Не нагреешь.
Остывать начал полоз. С головы. Ну, а коли голову застудил — и тулову конец. Коченеть стал, а вскорости и вовсе окаменел.
Огневая кровь в нём нефтью стала. Мясо — рудами. Рёбра — камнем. Позвонки, хребты стали скалами. Чешуя — самоцветами. А всё прочее — всем, что только есть в земной глубине. От солей до алмазов. От серого гранита до узорчатых яшм и мраморов.
Годы прошли, века минули. Порос окаменевший великан буйным ельником, сосновым раздольем, кедровым весельем, лиственничной красой.
И никому не придёт теперь в голову, что горы когда-то живым Змеем-полозом были.
А годы шли да шли. Люди осели на склонах гор. Каменным Поясом назвали полоза. Опоясал всё- таки он как-никак нашу землю, хоть и не всю. А потому ему форменное имя дали, звонкое — Урал.
Откуда это слово взялось, сказать не могу. Только так его теперь все называют. Хоть и короткое слово, а много в себя вобрало, как Русь...
Константин Паустовский. Собрание чудес
У каждого, даже самого серьезного человека, не говоря, конечно, о мальчишках, есть своя тайная и немного смешная мечта. Была такая мечта и у меня, — обязательно попасть на Боровое озеро.
От деревни, где я жил в то лето, до озера было всего двадцать километров. Все отговаривали меня идти, — и дорога скучная, и озеро как озеро, кругом только лес, сухие болота да брусника. Картина известная!
— Чего ты туда рвёшься, на этот озер! — сердился огородный сторож Семён. — Чего не видал? Народ какой пошёл суетливый, хваткий, господи! Всё ему, видишь ли, надо своей рукой цопнуть, своим глазом высмотреть! А что ты там высмотришь? Один водоём. И более ничего!
— А ты там был?
— А на кой он мне сдался, этот озер! У меня других дел нету, что ли? Вот они где сидят, все мои дела! — Семён постучал кулаком по своей коричневой шее. — На загорбке!
Но я всё-таки пошёл на озеро. Со мной увязались двое деревенских мальчишек — Лёнька и Ваня.
Не успели мы выйти за околицу, как тотчас обнаружилась полная враждебность характеров Лёньки и Вани. Лёнька всё, что видел вокруг, прикидывал на рубли.
— Вот, глядите, — говорил он мне своим гугнивым голосом, — гусак идёт. На сколько он, по- вашему, тянет?
— Откуда я знаю!
— Рублей на сто, пожалуй, тянет, — мечтательно говорил Лёнька и тут же спрашивал: — А вот эта сосна на сколько потянет? Рублей на двести? Или на все триста?
— Счетовод! — презрительно заметил Ваня и шмыгнул носом. — У самого мозги на гривенник тянут, а ко всему приценивается. Глаза бы мои на него не глядели.
После этого Лёнька и Ваня остановились, и я услышал хорошо знакомый разговор — предвестник драки. Он состоял, как это и принято, только из одних вопросов и восклицаний.
— Это чьи же мозги на гривенник тянут? Мои?
— Небось не мои!
— Ты смотри!
— Сам смотри!
— Не хватай! Не для тебя картуз шили!
— Ох, как бы я тебя не толканул по-своему!
— А ты не пугай! В нос мне не тычь! Схватка была короткая, но решительная.
Лёнька подобрал картуз, сплюнул и пошёл, обиженный, обратно в деревню. Я начал стыдить Ваню.
— Это конечно! — сказал, смутившись, Ваня. — Я сгоряча подрался. С ним все дерутся, с Лёнькой. Скучный он какой-то! Ему дай волю, он на всё цены навешает, как в сельпо. На каждый колосок. И непременно сведёт весь лес, порубит на дрова. А я больше всего на свете боюсь, когда сводят лес. Страсть как боюсь!
— Это почему же?
— От лесов кислород. Порубят леса, кислород сделается жидкий, проховый. И земле уже будет не под силу его притягивать, подле себя держать. Улетит он во-он куда! — Ваня показал на свежее утреннее небо. — Нечем будет человеку дышать. Лесничий мне объяснял.
Мы поднялись по изволоку и вошли в дубовый перелесок. Тотчас нас начали заедать рыжие муравьи. Они облепили ноги и сыпались с веток за шиворот. Десятки муравьиных дорог, посыпанных песком, тянулись между дубами и можжевельником. Иногда такая дорога проходила, как по туннелю, под узловатыми корнями дуба и снова подымалась на поверхность. Муравьиное движение на этих дорогах шло непрерывно. В одну сторону муравьи бежали порожняком, а возвращались с товаром — белыми зёрнышками, сухими лапками жуков, мёртвыми осами и мохнатой гусеницей.
— Суета! — сказал Ваня. — Как в Москве. В этот лес один старик приезжает из Москвы за муравьиными яйцами. Каждый год. Мешками увозит. Это самый птичий корм. И рыбу на них хорошо ловить. Крючочек нужно махонький- махонький!
За дубовым перелеском, на опушке, у края сыпучей песчаной дороги стоял покосившийся крест с чёрной жестяной иконкой. По кресту ползли красные, в белую крапинку, божьи коровки.
Тихий ветер дул в лицо с овсяных полей. Овсы шелестели, гнулись, по ним бежала седая волна.
За овсяным полем мы прошли через деревню Полково. Я давно заметил, что почти все полковские крестьяне отличаются от окрестных жителей высоким ростом.
— Статный народ в Полкове! — говорили с завистью наши, заборьевские. — Гренадеры! Барабанщики!
В Полкове мы зашли передохнуть в избу к Василию Лялину — высокому красивому старику с пегой бородой. Седые клочья торчали в беспорядке в его чёрных косматых волосах.
Когда мы входили в избу к Лялину, он закричал:
— Головы пригните! Головы! Все у меня лоб о притолоку расшибают! Больно в Полкове высокий народ, а недогадливы,— избы ставят по низкому росту.
За разговором с Лялиным я, наконец, узнал, почему полковские крестьяне такие высокие.
— История! — сказал Лялин. — Ты думаешь, мы зря вымахали в вышину? Зря даже кузька-жучок не живёт. Тоже имеет своё назначение.
Ваня засмеялся.
— Ты смеяться погоди! — строго заметил Лялин. — Ещё мало учён, чтобы смеяться. Ты слушай. Был в России такой дуроломный царь — император Павел? Или не был?
— Был, — сказал Ваня. — Мы учили.
— Был да сплыл. А делов понаделал таких, что до сих пор нам икается. Свирепый был господин. Солдат на параде не в ту сторону глаза скосил, — он сейчас распаляется и начинает греметь: «В Сибирь! На каторгу! Триста шомполов!» Вот какой был царь! Ну и вышло такое дело, — полк гренадерский ему не угодил. Он и кричит: «Шагом марш в указанном направлении за тыщу вёрст! Походом! А через тыщу вёрст стать на вечный постой!» И показывает перстом направление. Ну, полк, конечно, поворотился и зашагал. Что сделаешь! Шагали-шагали три месяца и дошагали до этого места. Кругом лес непролазный. Одна дебрь. Остановились, стали избы рубить, глину мять, класть печи, рыть колодцы. Построили деревню и прозвали ее Полково, в знак того, что целый полк ее строил и в ней обитал. Потом, конечно, пришло освобождение, да солдаты прижились к этой местности, и, почитай, все здесь и остались. Местность, сам видишь, благодатная. Были те солдаты — гренадеры и великаны — наши пращуры. От них и наш рост. Ежели не веришь, езжай в город, в музей. Там тебе бумаги покажут. В них всё прописано. И ты подумай, — ещё бы две версты им прошагать и вышли бы к реке, там бы и стали постоем. Так нет, не посмели ослушаться приказа, — точно остановились. Народ до сих пор удивляется. «Чего это вы, говорят, полковские, вперлись в лес? Не было вам, что ли, места у реки? Страшенные, говорят, верзилы, а догадки в башке, видать, маловато». Ну, объяснишь им, как было дело, тогда соглашаются. «Против приказа, говорят, не попрёшь! Это факт!»
Василий Лялин вызвался проводить нас до леса, показать тропу на Боровое озеро. Сначала мы прошли через песчаное поле, заросшее бессмертником и полынью. Потом выбежали нам навстречу заросли молоденьких сосен. Сосновый лес встретил нас после горячих полей тишиной и прохладой. Высоко в солнечных косых лучах перепархивали, будто загораясь, синие сойки. Чистые лужи стояли на заросшей дороге, и через синие эти лужи проплывали облака. Запахло земляникой, нагретыми пнями. Заблестели на листьях орешника капли не то росы, не то вчерашнего дождя. Гулко падали шишки.
— Великий лес! — вздохнул Лялин. — Ветер задует, и загудят эти сосны, как колокола.
Потом сосны сменились берёзами, и за ними блеснула вода.
— Боровое? — спросил я.
— Нет. До Борового ещё шагать и шагать. Это Ларино озерцо. Пойдём, поглядишь в воду, засмотришься.
Вода в Ларином озерце была глубокая и прозрачная до самого дна. Только у берега она чуть вздрагивала, — там из-под мхов вливался в озерцо родник. На дне лежало несколько тёмных больших стволов. Они поблёскивали слабым и тёмным огнём, когда до них добиралось солнце.
— Чёрный дуб, — сказал Лялин. — Морёный, вековой. Мы один вытащили, только работать с ним трудно. Пилы ломает. Но уж ежели сделаешь вещь — скалку или, скажем, коромысло, — так навек! Тяжёлое дерево, в воде тонет.
Солнце блестело в тёмной воде. Под ней лежали древние дубы, будто отлитые из чёрной стали. А над водой, отражаясь в ней жёлтыми и лиловыми лепестками, летали бабочки.
Лялин вывел нас на глухую дорогу.
— Прямо ступайте, — показал он, — покамест не упрётесь в мшары, в сухое болото. А по мшарам пойдёт тропка до самого озера. Только сторожко идите, — там колков много.
Он попрощался и ушёл. Мы пошли с Ваней по лесной дороге. Лес делался всё выше, таинственней и темнее. На соснах застыла ручьями золотая смола.
Сначала были ещё видны колеи, давным-давно поросшие травой, но потом они исчезли, и розовый вереск закрыл всю дорогу сухим весёлым ковром.
Дорога привела нас к невысокому обрыву. Под ним расстилались мшары — густое и прогретое до корней берёзовое и осиновое мелколесье. Деревца тянулись из глубокого мха. По мху то тут, то там были разбросаны мелкие жёлтые цветы и валялись сухие ветки с белыми лишаями.
Через мшары вела узкая тропа. Она обходила высокие кочки.
В конце тропы чёрной синевой светилась вода — Боровое озеро.
Мы осторожно пошли по мшарам. Из-под мха торчали острые, как копья, колки, — остатки берёзовых и осиновых стволов. Начались заросли брусники. Одна щёчка у каждой ягоды — та, что повёрнута к югу, — была совсем красная, а другая только начинала розоветь.
Тяжёлый глухарь выскочил из-за кочки и побежал в мелколесье, ломая сушняк.
Мы вышли к озеру. Трава выше пояса стояла по его берегам. Вода поплёскивала в корнях старых деревьев. Из-под корней выскочил дикий утёнок и с отчаянным писком побежал по воде.
Вода в Боровом была чёрная, чистая. Острова белых лилий цвели на воде и приторно пахли. Ударила рыба, и лилии закачались.
— Вот благодать! — сказал Ваня. — Давайте будем здесь жить, пока не кончатся наши сухари.
Я согласился.
Мы пробыли на озере два дня.
Мы видели закаты и сумерки и путаницу растений, возникавшую перед нами в свете костра. Мы слышали крики диких гусей и звуки ночного дождя. Он шёл недолго, около часа, и тихо позванивал по озеру, будто протягивал между чёрным небом и водой тонкие, как паутина, дрожащие струнки.
Вот и всё, что я хотел рассказать.
Но с тех пор я никому не поверю, что есть на нашей земле места скучные и не дающие никакой пищи ни глазу, ни слуху, ни воображению, ни человеческой мысли.
Только так, исследуя какой-нибудь клочок нашей страны, можно понять, как она хороша и как мы сердцем привязаны к каждой её тропинке, роднику и даже к робкому попискиванию лесной пичуги.
КАБАРДИНО-БАЛКАРСКАЯ РЕСПУБЛИКАРАЙОННЫЙ МЕТОДИЧЕСКИЙ СЕМИНАР
по теме:
«Новые подходы к урокам литературного чтения
в начальной школе по учебнику В.А.Лазаревой»
Учитель начальных классов
Цепа Наталья Михайловна
Тема : Образ Русской земли и русского народа в произведении
Ю. И. Коваля «Чистый Дор» (отрывок из произведения)
«Вода закрытыми глазами»
Цели:
продолжить наблюдение над произведением о Родине;
выявление способов создания художественного эпоса;
работа над образом Родины в прозе Ю. И. Коваля;
развивать мышление, внимание, творческие способности и устную речь учащихся.
иллюстрации к произведению; выставка детских рисунков; рабочие тетради; цветные карандаши.
План урока.
I . Организационный момент:
– Над Россией Солнце светит,
И дожди шумят над ней.
В целом мире, в целом свете
Нет страны её родней!
Учитель
- Почему в целом свете нет родней страны?
ученики (Россия – это наша Родина, страна в которой мы живём. Это наш дом, который невозможно не любить).
Учитель - Сегодня мы продолжим необычное путешествие по родной стране, в которой мы все живем. А помогут нам в этом ваши знания.
Родина! Это слово с детства знает каждый.
Почему она так дорога человеку, что он не может променять ее на другие края, где живется лучше, сытнее, богаче?
Учитель - Вспомните слова стихотворений и песен, в которых говорится об этом.
(ученик рассказывает стихотворение - наизусть по музыку).
Вижу чудное приволье,
Вижу нивы и поля -
Это русское раздолье,
Это Родина моя.
Вижу горы и долины,
Вижу реки и моря –
Это русские картины,
Это Родина моя.
Слышу пенье жаворонка
Слышу трели соловья-
Это русская сторонка,
Это Родина моя.
Учитель - О Родине мы говорим с вами каждый день, на каждом уроке.
Ребята, а что для вас значит слово «Родина»?
ученики
(Родина- это поля, леса, луга, деревья, небо, облака и т. д.)
Учитель
- Как сказал наш замечательный писатель Константин Паустовский:
На доске:
«Человеку никак нельзя жить без Родины,
нельзя жить без сердца»
II. Актуализация знаний
Учитель - Давайте вспомним, какой отрывок из произведение мы читали на прошлом уроке?
ученики («Чистый Дор»)
А что такое «Чистый Дор»?
ученики (это деревня)
Учитель -А что такое «Дор»?
ученики (всё, что вокруг деревни,- это и есть дор,- это поле, но только не простое поле, а среди леса. Раньше был лес, а потом деревья порубили, пеньки повыдергивали и – получился бор)
ученики (Юрий Иосифович Коваль)
Учитель показывает портрет писателя
Юрий Иосифович Коваль родился 9 февраля 1938 г. в Москве. Учился на филологическом факультете Московского государственного педагогического института. Во время учебы Коваль серьёзно увлёкся авторской песней, а также искусством фрески, мозаики, скульптуры, рисунком и живописью (получил второй диплом – учителя рисования.Первые публикации Коваля появились в институтской газете.
После окончания института Коваль работал учителем русского языка и литературы, истории, рисования в сельской школе в Татарии. Он сам сочинял стихотворные тексты для диктантов.
Постепенно Коваль начинает все более профессионализироваться как художник и литератор. В журналах «Мурзилка», «Пионер», «Смена», «Огонек» публикуются его стихи и рассказы для детей. Одним из любимых его жанров стали прозаические миниатюры, рассказывающие о животных, о явлениях природы и деревенских жителях; многие из них вошли в книгу.
Учитель
- Сегодня мы продолжим работать над произведениями Ю.И. Коваля и представим как Россию и русский народ представляет себе современный писатель. Познакомимся с новым отрывком из произведения, который называется «Вода закрытыми глазами».
Ученик рассказывает краткую биографию автора
III . Восприятие нового материала.
Учитель – Прочтите название нашего произведения.
Как вы думаете,о чем говорится в произведении не читая текст?
1. Стр. 134 (читает учить и хорошо читающими детьми)
IV. Словарно лексическая работа.
Учитель
- Как вы понимаете встретившиеся в тексте словосочетание слов:
День разворачивался -(начинался ясный солнечный день)
Шевелились облака- (в небе плыли облака)
Сухие еловые гривы- (еловые веточки с не осыпавшими иголками)
В ручье нерестились язи- (плавали рыбы)
V. Беседа по содержанию
Учитель
- Какое время года предстало перед вашими глазами?
ученики (осень)
ученики (главное происходило в небе. Там шевелились облака, тёрлись друг о друга солнечными боками, и легкий шелест слышен был на земле).
ученики (что он случайно появился среди пасмурной осени)
Учитель - Почему он хотел продолжить день?
ученики (потому, что приближалась холодная зима и хотелось насладиться последним осенним солнечным днем).
ученики (выбегал на поляны, заваленные опавшим листом, выбирался из болот на сухие еловые гривы. Автор понимал, что надо спешить, а то все кончится).
Учитель - Куда он бежал?
ученики
(на опушку леса, где течет из - под холма ключевой ручей).
Учитель
- Кого он встретил у ручья?
ученики (он встретил Нюрку)
Учитель - Кто такая Нюрка?
Учитель - Что делала Нюрка у ручья?
ученики (она сидела на расстеленной фуфайке, а рядом на траве валялся её портфель. В руке Нюрка держала старую жестяную кружку, которая всегда висела на берёзке у ручья и пила воду).
ученики (диалог).
Учитель - Что такое диалог?
(диалог – это разговорная речь двоих и более людей)
Учитель - Кто участвует в этой разговорной речи?
ученики (Нюрка и сам автор).
Физкультминутка(под музыку)
Мы сейчас все дружно встанем,
Отдохнем мы на привале…
Вправо, влево повернись!
Руки вверх и руки вбок,
И на месте прыг да скок!
А теперь бежим вприпрыжку.
Молодцы вы ребятишки!
VI. Чтение произведения по ролям
Стр. 135 – по ролям читают дети
Учитель
- Обратите внимание на речь героев?
ученик
и (речь создает образ самого героя.)
Учитель
-Но почему же автор назвал отрывок из произведения именно «Вода закрытыми глазами»?
- Подтвердились ли наши предположения о названии произведения?
ученики
(да потому, что утешение наша героиня получила наслаждаясь необыкновенной водой).
VII. Выборочное чтение
ученики
(сладкой подводной травой и ольховым корнем, осенним ветром и рассыпчатым песком пахла вода из ручья, чувствовал в ней голос лесных озёр и болот, долгих дождей, летних гроз)
Учитель
- Какие слова находит автор, чтобы передать свои чувства?
ученики
(Глотнув еще раз и почувствовал запах совсем уж близкой зимы – времени, когда вода закрывает глаза).
VIII. Работа с пословицами.
Учитель - Наш народ очень любит Родину. О Родине есть много пословиц и поговорок.
Учитель -Давайте вспомним некоторые из них.
(дети предлагают те пословицы, которые знают)
Учитель
- попробуйте соединить части пословиц, которые вы видите на доске:
Родина краше солнца дороже золота
Родина мать, умей за неё постоять
Нет в мире краше Родины нашей
Для Родины своей ни сил, ни жизни не жалей
Человек без Родины что соловей без песни.
IX. Рисование сюжета.
Учитель
- Ребята, постарайтесь с помощью цветных карандашей изобразить понравившийся сюжет из произведения описываемый словами автора
X. Заключительное слово учителя.
Учитель
- Молодцы, ребята! Вы не только поняли отрывок из произведения, но и почувствовали как автор выражает своё отношение к природе, к Родине.
XI. Домашнее задание
стр. 134-138 составить план по произведению.
Основные подходы к урокам литературного чтения
в четвёртом классе.
Главной особенностью курса литературного чтения в четвёртом классе является то, что дети научились при чтении художественного текста представлять картины, рисуемые автором, эмоционально откликаться на переживания героев произведения, оценивать их поступки, понимать авторскую мысль, видеть отношение автора к изображаемому, осмысления роли речи героя и внутренних монологов в раскрытии его характера. Ребята так же научились в тексте находить авторские описания, выделять пейзажи, определяя на практическом уровне простейшие его функции в произведении, отличать автора от рассказчика
Ведущие понятия, которые составляли стержень педагогической концепции литературного чтения, обобщаются в учебнике для 4-го класса. Это: СЕМЬЯ, РОДНЫЕ (ОТЕЦ, МАТЬ), РЕБЁНОК В СЕМЬЕ (СЫН, ДОЧЬ), НАРОД, РОДИНА.
Нравственные представления учащихся формируются в процессе чтения высокохудожественных произведений и наших постоянных разговоров с детьми о любви и верности, о семье и родном доме, о заботе и ответственности, о человечности и бесчеловечности.
В этом учебном году повзрослевшему ребёнку, по сути дела младшему подростку, на примере героев литературных произведений показываем, как человек, даже маленький, справляется с возникающими проблемами, где и у кого он черпает силы и на чём основывается вера в победу добра.
В учебнике для 4-го класса есть глава, в которой говорится о войне, о героях Отечественной войны 1812 года и Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг. Для наших нынешних детей эти времена уже практически равноудалены и труднопредставляемы, именно поэтому мы так серьёзно и, как может показаться, безжалостно говорим с учащимися о войне на языке лучших художественных произведений, поскольку всё меньше и меньше остаётся людей, которые смогли бы рассказать внукам о том, как это было.
В этом году приобретённые ранее знания учеников о способах создания образа героя произведения и обобщаются, и расширяются за счёт осмысления роли речи героя и внутренних монологов в раскрытии его характера. Ребята учатся вычленять в тексте авторские описания, выделять пейзажи, определяя на практическом уровне простейшие его функции в произведении, отличать автора от рассказчика и т. д. Работа над способами оживления, одушевления природы и предметного мира завершается в этом году введением понятия «олицетворение». Вместо понятия «главная мысль» вводится понятие «идея произведения», и в процессе работы дети сами догадываются о внутренней связи названия произведения с его идеей. Наблюдая над особенностями построения рассказа К. Г. Паустовского «Заячьи лапы», учащиеся без введения термина получают первоначальное представление об элементах композиции художественного произведения.
Программные произведения этого года обучения позволяют заложить основы для формирования представлений детей о фантастике, философской притче, лироэпическом тексте, стиле автора, что явится основой изучения подобной литературы в дальнейшем, в средней и старшей школе. В итоге четвёртого года обучения учащиеся овладевают следующими терминами: олицетворение, аннотация, повесть, идея, фантастика.
Идет осмысливание таких понятий, как патриотизм , человечность , самопожертвование , долг и ответственность , самовоспитание . Учащиеся разбираются в сложных взаимоотношениях людей, осознают возможность существования в жизни человека горя и страданий, подлости и предательства, думают о путях преодоления несчастий и бед.
Отобранные для чтения тексты позволяют завершить работу по основным направлениям начального литературного образования.
